Дверь кто-то пнул ногой. В комнату ввалилась хмурая Гробыня.Таня была почти уверена, что та сейчас обрушится на нее с обвинениями, ноСклепова была не в настроении на кого-либо нападать.

– Привет, Гроттерша! Моего маленького Пупперчика сперли,слыхала? Вот гады завистливые! – буркнула она.

– М-м-м-м… – пробормотала Таня.

Гробыня ее не слушала. Она слушала себя.

– Вся школа как улей гудит. Пуппер-Пуппер-Пуппер… И кому,интересно, понадобился мой Гурочка, а?

Гробыня подозрительно взглянула на Таню, но после, махнуврукой, сказала:

– Ладно, Гроттерша… Там тебя Сарданапал зачем-то зовет.Велел мне передать, что он будет у себя в кабинете… Так что топай! Желаю тебепуха, пера и всех прочих неприятностей!

Когда Таня, косясь на золотого сфинкса, вошла в кабинет кглаве Тибидохса, академик стоял у зеркала и разглядывал Черные Шторы. Шторызлорадно трепетали. Изредка они хищно раздувались, и тогда с другой,зазеркальной стороны слышался жалкий писк Безумного Стекольщика.

– Хочу сказать тебе спасибо за идею… Сегодняшняя ночь прошладовольно спокойно. Во всяком случае, для Тибидохса. Правда, это можно сказатьне о всех, – заметил Сарданапал, поворачиваясь к Тане.

Безумный Стекольщик издал леденящий душу крик, в которомслышалась паника. Шторы зашевелились и окутались фиолетовым черномагическим сиянием.Крик Горбуна моментально смолк и перешел в надрывный, почти волчий вой, которыйлогичнее было ожидать от оборотня, чем от зеркального духа.

Академик приподнял Шторы. Горбун с Пупырчатым Носом сидел,забившись в верхний угол. Он был угрюм и злился на весь белый свет. Наизнаночной стороне Штор отражался другой стекольщик – с чудовищным горбом ираспухшим багровым носом, смахивающим даже не на нос, а на огромную раздувшуюсямочалку. И этот новый стекольщик, злобный, как рой ос, все время подпрыгивал, размахивалтонкими руками и обрушивал на первого Горбуна волны магии.

– Сам напросился! Часов до трех все было спокойно, пока тыне надумал поджечь Шторы. Сидел бы себе тихо – теперь бы не жалел! –назидательно обратился к нему академик.

Безумный Стекольщик раздраженно зыркнул на Сарданапала,однако даже не покусился на его отражение. Он был окончательно подавлен.Академик опустил Черные Шторы, вновь заставив двух горбунов соприкоснуться, иотвел Таню в сторону. Его длинные усы весело прыгали.

– Видишь ли, девочка моя, – таинственно прошепталон, – как я понял, свойство этих Штор в том, что они удесятеряют всякуюнаправленную против них магию и пересылают ее по обратному адресу. Полагаю,именно этим можно объяснить появление второго Горбуна, который теперь задаетжару первому. Ведь если разобраться, то Шторы тоже нечто вроде магическихзеркал, только они отражают не внешнюю сущность, а внутреннюю… То, чтопроисходит у нас в душе: наши страхи, кошмары, затаенные мысли… А бороться сосвоими затаенными мыслями злобой – не самая верная тактика!

Золотой сфинкс зарычал на черномагические книги, бившиеся впрутья клетки, и всполохом света вспрыгнул на стену, сделавшись плоским, каккартина. Похоже, он вновь развлекался с третьим измерением.

– К сожалению, Перуна, Симорга, Велеса и Триглава Шторам всеравно не остановить… Их магии явно не хватит, чтобы не пропустить к нам этучетверку, тем более что древние боги редко страдают внутреннейпротиворечивостью. Они цельны, яростны и крайне редко думают. Вернее, онидумают одновременно с действием и возводят все свои действия в абсолют, выдаваяих за вселенский закон. Но, возможно, теперь у нас появился шанс, –продолжал академик. – А теперь твоя очередь. Что там на Лысой Горе?

Таня подробно, ничего не пропуская, рассказала о подслушанномразговоре и мертвяке.

– Вампиры ищут посох… – закончила она.

Сарданапал задумчиво кивнул. Тане, внимательно смотревшей нанего, почудилось, что ее слова не слишком удивили академика, словно ондогадывался обо всем заранее.

– Посох… Да, скорее всего, им нужен именно он… – сказалСарданапал. – И не только вампирам. Возможно, ты не знаешь, но посохволхвы вырезали из ветви мирового древа много лет назад. Волхвов, служителей ипервых жрецов, давно уже нет на свете, но это не меняет дела. В посохе сосредоточенаогромная энергия поклонения древним богам. Вера, накопленная за столетия. Еслиразобраться, то именно он, посох, давал богам силы сейчас, в переменчивом мире,когда все о них забыли. Вампиры украли этот посох у языческих богов, надеясь сего помощью навредить нам, магам. Но после кто-то похитил посох у самихвампиров. Ты не догадываешься, где посох может быть теперь?

– Нет. Но все это точно связано как-то с моимиродственниками Дурневыми. Если, конечно, можно следовать советумертвяка, – осторожно сказала Таня.

Сарданапал усмехнулся. Его усы сложились в назидательную иодновременно крайне двусмысленную фигуру.

– Бывают такие загадочные родственники, с которыми все насвете связано. Эдакие перекрестки, к которым волей-неволей сходятся все дороги.С точки зрения лопухоидов, это нелогично и странно. С точки же зрения истинноймагии, как ее понимал, скажем, Древнир, нет ничего объяснимее. Последней иединственной случайностью этого мира было само возникновение мира, как шутилнекогда профессор Клопп. Правда, теперь Зигфрид уже не шутит, а лишь забиваетмне замок всякой дрянью. Недавно даже ухитрился привязать моему сфинксужестянку к задней лапе, – заметил он.

– Значит, мне придется лететь к Дурневым? – спросилаТаня.

– Возможно, и очень скоро… Но… час еще не пробил.

– А когда он пробьет? – удивленно переспросила Таня.

Академик покачал головой. Сфинкс на стене предостерегающезарычал. Оба явно не собирались делиться своими тайнами.

– Сейчас не время говорить об этом. Я сам еще многого незнаю, – уклончиво сказал Сарданапал. – Не беспокойся, мы с Медузиейне спустим с Дурневых глаз… И еще одно: о Пуппере не волнуйся. Не слушай этогобреда по зудильнику. Я знаю, что ты никак не связана с похищением Гурия… Да ивообще, у меня есть основания сомневаться, что его похитили.

– КАК? Так, значит, Гурия никто не?.. – начала Таня.

Улыбнувшись, академик махнул ей усом, показывая, что занят иникаких других пояснений не будет.

– Иди! Со временем ты сама все узнаешь. Меди недаром говорит,что слишком большое нетерпение всегда портит удовольствие, – сказал онжизнерадостно.

Когда Таня выходила, Черные Шторы шевельнули тяжелымикистями, прощаясь с ней. Безумный Стекольщик скорбно и душераздирающе завыл,царапая раздувающуюся ткань.

Говоря простым русским языком, он окончально доконал самсебя.

* * *