Сначала Турка вообще подумал, что это манекен, прицепленный к стене каким-то шутником. Белая кисть, сизо-голубая шея. Потом он увидел лицо и его стошнило.

Тогда Турка еще не знал, что несколько месяцев его будут мучить кошмары, и он будет просыпаться с выпрыгивающим из груди сердцем, еле сдерживая крик. Иногда, после очередного такого пробуждения, он будет слышать осторожные шаги за дверью и перешептывание родителей.

Отец выдержал зрелище так, будто каждый день видел нечто подобное.

Может, потому что он подсознательно готовился к такому. Турка — нет.

Они вытащили Вову, наткнулись на оклемавшегося Шулю, который растирал разбитый затылок. Кровь пропитала его куртку, рядом валялся кирпич в бордовых пятнах. И только после Турка заметил «манекен».

Вова мямлил что-то, смеялся. После сел в машину, как сомнамбула, не реагируя на вопросы, не узнавая товарища. Турка порадовался, что здесь нет его мамы. Уж какую бы истерику закатила она. Наверное, ее удар хватил бы.

Будущее Вовы встало под большой вопрос, особенно та часть, касающаяся поездки в Питер.

Сколько угодно можно повторять это слово, «серьезно» и все равно оно не выразило бы картины происходящего.

Безумие, шок, удивление. Мерзость, ужас. И конечно, безнадега. Куда без нее.

Мульт, естественно, смылся под шумок. Турка не знал деталей, но понял, что случилось, и никак не мог осознать.

Вокруг продолжали сновать люди. Дул ветер, сырость проникла уже в самые кости, но Турка не чувствовал, насколько сильно продрог. Глаза слипались, тело мечтало о кровати, но разум спать не хотел. Он наоборот, разбудил мысли, и те забегали, как пронырливые муравьи.

Отец стоял рядом, скрестив руки на груди. Чуть поодаль Селедка отдавал приказы сержантам, еще дальше работал патологоанатом, и представители закона, которые собирали маленькие кусочки чего-то по пакетикам.

— С вами мы поговорим потом, — рявкнул Стриженный, пыхтя сигаретой. — Будет много вопросов.

С Турки слетело оцепенение, мысли заметались:

— Он где-то здесь держит Лену! Тузов! Это он ее похитил. Он держал ее все это время, потому что у него прострелены яйца, и он не мог ее трахнуть! — Турка выпалил тираду на одном дыхании, ничуть не краснея. — Я вам говорил об этом раньше, а вы мне не верили! — он размахивал руками перед лицом Стриженного, а тот сохранял невозмутимый вид, продолжая пускать дым. — Я говорил, что это он, таинственный «С» — Сергей Тузов. Вы нихрена не сделали, для того, чтоб спасти Лену! Твари!

— Артур, не надо, — придержал сына за плечо отец. — Хватит.

— Папа, они ничего не сделали! Они ее не искали, а Лена все это время гнила здесь! — гаркнул Турка так, что капельки слюны попали в лицо Стриженному. Он утерся ладонью, щурясь одним глазом от дыма — сигарета сидела в самом уголке рта.

— Мальчик, иди домой.

— Я не уйду, пока вы все здесь не обыщите! Она где-то тут. Ищите!

— Уведите его, — буркнул Стриженный отцу и повернулся спиной. Турка хотел было броситься на Стриженного сзади, но папа сграбастал его в охапку и оттянул. Не ругал, ничего не говорил — потащил прочь, слушая, как Турка на все лады матерится и распекает милиционеров. Он уже не сдерживался, выплескивая накопленную боль, ярость, обиду, отчаяние. А потом лишь сотрясался и переставлял ноги как робот, ни о чем не думая, а отец брел рядом. Им предстояло еще выйти из рощи — никто не вызвался довезти их до дому.

— Хорошо, что мама в больнице, — проговорил отец, и Турка шмыгнул носом, молчаливо соглашаясь. — Представляю, что с ней было, узнай она… А уж если б увидела… — мужчина махнул рукой.

Они продолжили месить грязь. Холод и сырость обоих волновала меньше всего.

* * *

Алина торопилась домой. Ее весь день не покидало ощущение, будто за ней наблюдают. В голову лезли мысли о маньяке — это если не считать бесконечных размышлений об историке.

Она понимала, что поступила неправильно. И что теперь делать? Воскобойниковой хотелось отмотать время назад или хотя бы забыть о «подставе», которую она учинила преподавателю. О чем она думала?

Он теперь может ее засудить. Причем легко.

Школьница торопилась домой от Хазовой. Засиделись, обсуждая случившееся и вот теперь она идет по темноте.

Деревья махали ветвями. Тени-щупальца ползли по мокрому асфальту к пятнам света фонарей. Алина прошла через центр размытого круга, и ей показалось, что она как на ладони, а из тьмы за ней наблюдает не то что один человек — сотни глаз.

Позади нее застучали шаги. Девушка обернулась, увидела надвигающуюся фигуру. Алина неловко подняла руки, будто пытаясь защититься, открыла рот, но вскрикнуть не смогла. Сумочка съехала с плеча, подошва заскользила по асфальту.

— Алина, тебя не догнать.

Крик застрял в горле, девушка поперхнулась. Будто стеклянный сосуд лопнул в груди, окатив трепещущее сердце ледяной водой.

— В-вы…

— Хочу с тобой поговорить. Не против?

— Я… не п-против.

— Тогда пойдем в машину. Ветер.

Алина застыла. Что-то не понравилось ей во взгляде историка, хоть мужчина и улыбался. До подъезда каких-нибудь двадцать метров. По спине пробежали мурашки, Алина с трудом подавила дрожь. Он что, выслеживал ее, ждал?

— Так что?

Школьница кивнула и пошла за Андреем Викторовичем.

В салоне работала печка. Тепло окутывало, туманило разум. Молчание затягивалось.

— Знаешь, я тебя понимаю, — сказал преподаватель. — Но должны быть границы, верно?

Алина молчала. Она вспомнила вдруг, как бросалась под машину, как соблазняла историка. Ее охватил стыд, и девушка не знала, что ответить.

Андрей Викторович побарабанил пальцами по рулю.

— Я не собираюсь выговаривать и тем более, угрожать тебе. Зачем? Ты и сама поймешь все, не сейчас, так потом.

— Я уже поняла! — вырвалось у Воскобойниковой. — Я конченная дура. Вы меня простите? Вы… мне так приятно быть рядом с вами, — по щекам девушки поползли слезы. — Я просто хочу быть рядом с вами.

— Прости и ты меня. Все так сложно, но… никогда не поздно исправлять ошибки, просить прощения, раскаиваться… Если у тебя есть желание, — историк хмыкнул. — А если желания нет… Что ж, судить за это человека нельзя. Я так считаю. А вместе мы никогда не будем.

— Вас… не посадят? — практически шепотом добавила Алина. Она почти не слышала, что говорит мужчина.

— Не знаю. Могут. Не так страшно сидеть, если за тобой есть вина. А если просто так… Ты понимаешь.

— Я… мы… Мы дадим все показания, которые нужно, чтоб с вас… — она запнулась, и Андрей Викторович мягко взял ее кисть: — Все нормально. Не переживай.