Она смотрела на преподавателя, щеки пылали, чуть приоткрылись губы — как нежный бутон. Историк изучал ее с усталой улыбкой. Алина с одной стороны жалела, что вообще согласилась на разговор — такого жгучего стыда она никогда не испытывала еще, с другой стороны — наслаждалась моментом, и знала, что возможно, они никогда не будут больше сидеть вот так. Никогда не окажутся в такой интимной обстановке.

Сама не зная, что делает, она схватила Андрея Викторовича за шею, и впилась в него губами, так что зубы стукнулись. Ее ноготки оцарапали кожу, под которой напряглись жилы. Историк не сопротивлялся, но Алину охватило такое лихорадочное возбуждение, что она не заметила бы даже упавший поблизости метеорит.

Девушка шумно дышала сквозь ноздри, а преподаватель стиснул ее запястье, а после резко отстранился, так что Воскобойникова прочертила ногтем по его шее.

Они уставились друг на друга ошалевшими глазами. Алина тяжело дышала, изнутри ее раздирал огонь противоречивых эмоций. Преподаватель выглядел спокойным, даже отстраненным.

Улыбнувшись, он сказал:

— Ну… Извинения приняты. Но давай этот разговор останется между нами.

Следующие несколько дней промелькнули скоростным поездом, утягивая за собой события. Вовкина мама позвонила рано утром, разбудив измученного Турку. Вроде бы даже прокляла его — половины грозного текста он пропустил мимо ушей. Потом трубку взял отец. Он попытался что-то втолковать женщине, но затея эта сразу была обречена на провал.

Потом звонили из милиции, и конечно, туда пришлось ехать, давать показания, по десятому разу произнося одно и то же. Стриженный, слава богу, делал вид, что не помнил, что вчера кричал ему в лицо этот мальчуган с синяками под глазами, впалыми щеками и царапинами. Селедка куда-то пропал — единственное, чему Турка порадовался. Хотя все равно, казалось что он вылезет, например, из сейфа, с извечной ухмылкой и тоже начнет задавать каверзные вопросы.

Чем больше открывалась картина случившегося, тем сильнее Турка проваливался в себя. Он ведь мог это предотвратить. Да, можно было сейчас себя успокаивать тем, что мол «я же предупреждал Вову», но говорить — это одно. А то, что случилось…

Турка уже привык к тревоге, мешающей каждому вдоху. Уже не замечал расстроенные струны внутри себя, за которые то и дело дергали настырные пальцы.

После того, как отец тоже дал показания, они, несмотря на усталость, поехали в больницу, и там их встретила улыбчивая мама:

— На следующей неделе выписывают, все, точно! Посевы пришли, не подтвердился туберкулез, — радостно сообщила она. Видя, что их хмурые лица лишь слегка посветлели, женщина поджала губы.

— Вы чего такие кислые? Что-то случилось?

— Да так… Ничего особенного, — ответил Турка.

— В школе проблемы?

— Типа того.

Они переглянулись, радуясь, что мама не смотрела новости по общему телевизору, не читала газет, где вовсю трубили о случившимся. Но ведь когда-то она узнает, и лишь бы тогда ее снова не положили в больницу — опять с сердцем.

— Ну да, скоро тесты у вас эти, выпускной же класс, все-таки. Ты уже решил…

Тут они с отцом переглянулись и все втроем произнесли одновременно:

— КУДА БУДЕШЬ ПОСТУПАТЬ!

И после секундной паузы, удивленного маминого взгляда, разразились смехом — очищающим хохотом. Смеялись так долго, что в палату заглянула медсестра с вытянувшимся лицом. Они махнули ей, мол, все нормально, а она неуверенно кивнула и скрылась.

После напряжение спало и они уютно беседовали по-семейному, и Турка подумал, что такого единения у них давно уже не бывало. А еще он подумал, что по сути, до вчерашней ночи, не знал своего отца. Вообще ни капельки.

Когда они с папой вернулись домой, Турка позвонил Ане, и они долго разговаривали по телефону. Аж три раза связь прерывалась из-за ограничения оператора — полчаса на разговор. Они обсуждали и обсуждали произошедшее, строили теории, под конец Турке показалось, что у него возникли мозоли на языке и губах. Он, наверное, за весь месяц столько не говорил, сколько за сегодняшний день. Главный вопрос: причастен ли Тузов к исчезновению Коновой, — оставался подвешенным в воздухе, поскольку ничего конкретного Стриженный не говорил.

Но уже и сам Турка стал сомневаться в тщательно выстроенной теории. Хотя какая там она тщательно выстроенная — ничем не подкрепленные доводы. Ему просто хотелось, чтоб все было так, а по сути таинственным «С» мог быть кто угодно, никак не причастный к исчезновению Лены. Ну и второе: Тузов не смог бы все это провернуть в одиночку. Даже если бы он похитил Конову перед стрельбищем, а потом загремел в больницу — кто бы за ней ухаживал? Да она бы просто умерла за неделю-другую без воды.

Кроме того, где он ее держал? В подвале тщательно оборудованной заброшки? Кинологи все тщательно проверили, никаких следов девушки. Ничего.

Значит, Тузов псих, который хотел отомстить, но не маньяк. Кроме того, пропадали и другие девушки. Неизвестно, похищал их один и тот же человек или же тот, кто похитил Лену, к ним отношения не имеет.

Еще Шуля что-то пролепетал про сожженных бомжей — это все, что из него смогли выудить менты, а потом он ушел в отключку. Сейчас он в больнице, и будь у него череп чуть «помягче», стал бы полным дебилом, пускающим слюни, или того хуже.

— Ладно, — наконец, сказала Аня и зевнула. — Спать уже пора.

— Да-а, — зевнул Турка в ответ. — Слушай… Завтра какой день недели?

— Четверг.

— Черт… Почему не воскресенье. Я ж завтра в школу не встану.

— Ха! Забей на школу, ты чего? Отсыпайся.

— Нет. Не могу. Мне кажется, что если я сейчас запрусь дома, то я уже не смогу выйти, это во-первых. А во-вторых… — Турка закашлялся. — Мне кажется, как раз сейчас можно еще что-то узнать. По горячим следам.

— Узнать бы, кто такая Пеппи, — наверное, в тысячный раз повторила Аня. — Если узнаем, то найдем Лену, сто процентов. Если конечно, и ее не… Ну ты понял.

Она обсуждала произошедшее с жаром и увлеченностью, но Турка чувствовал, что ее волнует еще один вопрос, который они оба замалчивают.

— Слушай… Аня… Я уже сам не знаю… ну, насчет Лены.

— В смысле?

— Мы… Между нами…

— По-моему, ты все уже сказал. Да и я тоже. Зачем опять тему поднял?

— Потому что…

— Вообще, это не телефонный разговор. Если хочешь, приезжай завтра, например. А так — давай, мне уже пора бы учебой заняться, сколько можно трындеть.

— Ага. Ладно, — Турка откинулся на диван и уже по традиции, долго разглядывал трещинки на потолке, блуждая в лабиринте мыслей.

* * *

Жизнь в школе, и без того сонная, замерла. Или так казалось? Коридоры поглощали звуки, стены впитывали их, хотя безусловно, ученики наперебой обсуждали случившиеся, строили новые и новые загадочные теории.