Не прерывая объятия, Афина слегка махнула рукой, и прямо под ней и воином материализовалось плотное шелковое покрывало.

Афина медленно, подчеркнуто сделала шаг в сторону, удаляясь от Одиссея, а потом расстегнула затейливую брошь, что удерживала шелковое одеяние на ее плече. Сизо-серый шелк соскользнул и упал к ногам, снова напомнив Одиссею о нежных крыльях голубки. Афина перешагнула шелковые волны и изящно опустилась на покрывало; ее безупречная сливочная кожа светилась в лунных лучах, когда богиня неторопливо легла. И протянула руку Одиссею.

– Иди ко мне и покажи ту любовь, которую ты испытывал ко мне так много лет, Одиссей, – сказала она.

Одиссей лег, забыв обо всем рядом со своей истинной любовью. Он знал, что Афина никогда не будет по-настоящему принадлежать ему, как обычная женщина. Он знал, что этот момент интимной близости может оказаться единственным, первым и последним, но он отдавал ей свое тело с бесконечной радостью и так же безоглядно, как много лет назад отдал свое сердце.

«Мне хватит и этого... – думал он, обнимая Афину и чувствуя, как смешиваются их слезы, – Мне хватит и этого...»

– Я была неправа, – заявила Венера, врываясь в личные покои Геры.

– Была? По-моему, правильнее было бы сказать просто «я неправа» или: «Я сильно неправа, что беспокою тебя в личных комнатах, моя королева».

– Ой, знаю, знаю! – воскликнула Венера, добывая из воздуха бокал амброзии. – Я и не стала бы тебя тревожить, если бы не неотложная необходимость.

– Что случилось? Только не говори мне, что твоя маленькая смертная в теле Поликсены опять позволила почти убить себя. Ох, борода Зевса! Эта война раздражает меня все сильнее и сильнее!

– Нет, с Катриной все в порядке. Дело в Афине.

Гера лениво полулежала на золотой кушетке, обитой нежным бархатом, лакомясь замаринованными в амброзии и обсахаренными виноградинами, – но слова Венеры заставили королеву Олимпа мгновенно сесть и напряженно выпрямиться.

– Что такое? Что могло случиться с Афиной?

– Она занялась сексом с Одиссеем.

Гера моргнула раз, другой, потом потрясла головой, как будто желая угомонить взбесившиеся мысли.

– Я, кажется, чего-то не расслышала... или не поняла? Мне показалось, ты произнесла... Афина занялась сексом с Одиссеем?

– Именно это я и сказала.

Венера уселась на кушетку рядом с Герой и раздобыла бокал амброзии для своей королевы.

– Я постоянно присматриваю за лагерем греков. Я хочу сказать, нам ведь не нужны новые катастрофы, вроде покушения на жизнь Катрины.

– Конечно... разумеется, ты должна неустанно наблюдать за всем. И что же ты увидела?

– Секс!!! Между Одиссеем и Афиной!!! Там, на песчаном берегу. – Венера говорила, нервно прихлебывая амброзию, – Она сотворила большое шелковое покрывало для них. Это вообще-то очень романтично, хотя оно и ужасно скользкое.

– Ты продолжала наблюдать даже после того, как поняла, кто они такие?!

– Разумеется, нет! – Венера выпила еще, избегая взгляда королевы Олимпа, – Хотя даже исходя из того немногого, что я увидела, могу сказать тебе, что Одиссей был весьма... э-э... полон энтузиазма.

– Что ж, для Афины это хорошо. Она слишком долго была уж чересчур серьезной. И ты именно это имела в виду, когда сказала, что была неправа? Ты меня удивляешь. Сколько раз я слышала, как ты твердила Афине, что она нуждается в хорошем оргазме, что ей необходимо дать себе послабление, что ей нужно одно, другое, третье... А теперь, когда она наконец получила это «другое-третье», ты смотришь на происшедшее как на неприятность? Ты, богиня любви, что-то совсем потеряла разум.

– Я хотела, чтобы она проделала все это с Одиссеем до того, как мы решили вмешаться в Троянскую войну в пользу троянцев. Но после того, что произошло там на пляже, как ты думаешь, разве Афина позволит, чтобы Одиссей и его воины потерпели поражение?

– Ох, нет...

– Ну вот, а я как раз это и имела в виду. Мы постарались отвлечь от военных действий Ахиллеса, развернуть события так, чтобы война поскорее пришла к концу. Но тут является богиня войны и решительно становится на сторону Одиссея! Даже если она начнет просто манипулировать разными мелочами, не вступая непосредственно в битву, она все равно отлично возместит отсутствие Ахиллеса!

– Может быть, поговоришь со своими смертными? Если мы вернем Ахиллеса к военным действиям, да еще к этому добавится влияние Афины, полагаю, война может закончиться очень быстро. А ведь мы хотели именно этого, – сказала Гера, тяжело вздыхая, – Хотя, конечно, мне противна сама мысль о том, что этот негодяй Агамемнон станет победителем...

– Мне кажется, я могла бы... – пробормотала Венера.

– Тебе кажется, что ты бы могла, но?..

– Но я ведь наблюдала и за Ахиллесом с Катриной. Они влюблены друг в друга.

– И почему это должно быть важным для меня?

– Потому что если Кэт его любит, она не захочет посылать его навстречу гибели. Ты вспомни хотя бы то маленькое пророчество, что Ахиллеса должны убить перед стенами Трои после того, как он убьет Гектора!

– Твоя современная смертная – не единственная участница драмы. Я не позволю ей встать на пути того, что должно с неизбежностью произойти, – заявила Гера.

– Гера, ты, конечно, уже имела дело с современными смертными, и ты время от времени отправляешься в Талсу, чтобы повидать своего сына, это мне известно. И я ни в коем случае не хочу проявить неуважение, но ты совершенно не понимаешь этих людей. В них нет ни почтительности, ни страха перед богами, как у древних.

– А должны быть! – огрызнулась Гера.

Потом, глубоко вздохнув, постаралась взять себя в руки.

– Ты знаешь, мне совсем не нравится проявлять жестокость, так что давай мы еще немножко подождем и посмотрим, как пойдут дела дальше. Но если Афина действительно встанет на сторону греков, у нас не останется выбора, нам придется поддержать эту армию и привести ее к победе. Я не стану рисковать, мне не хочется, чтобы богиня войны стала моим врагом.

– А некоторые еще пытались оспаривать, что любовь всегда сильнее войны, – сказала Венера с необычной для нее резкостью.

Гера мягко коснулась руки богини любви.

– Венера, я не имела в виду, что Афина важнее для меня, чем ты. Но разве захочется воплощенной Любви, чтобы между богами возникли серьезные распри из-за одной-единственной современной смертной?

– А разве я не за это самое порицала Древний мир? Между греками и троянцами возникли распри тоже из-за одной-единственной смертной женщины!

– Да, и как ты из-за этого себя чувствуешь? – пристально глядя на Венеру, спросила королева Олимпа.