– Вспомни, как погиб твой отец, – произнесла она негромко,но с такой силой неизбывного горя, что Фабьен отшатнулся, как от удара, сник,отошел и упал на диванчик, забившись в угол, отвернувшись, зажав уши, словно нежелая ни видеть, ни слышать, ни знать, что произойдет с Ангелиною далее.

Мадам Жизель еще какое-то мгновение пристально смотрела насына, словно утверждая этим взглядом свою нерушимую власть над ним, а потомповернулась опять к Ангелине – и вновь ужас поверг было ее в дрожь; однако нагубах графини порхала привычная ласковая улыбка, а глаза были ясны иприветливы. Переворошив горку разноцветных шелковых подушечек, на восточныйманер разбросанных по широкой тахте, графиня нашла среди них маленькую книжку всафьяновом переплете какого-то вызывающе красного цвета. Ангелина успелапоймать взором имя автора: «Фанни Хилл» и еще по-английски: «Мемуары женщины…»,а дальше она не разглядела.

– «Мемуары женщины для утех», – пояснила мадам Жизель. – Неприходилось читать? Нет?! Печально! С таких книг я бы рекомендовала начинатьэротическое образование юных девиц, чтобы они сразу знали: от мужчины следуетожидать не только быстрых телодвижений, но и наслаждения! Впрочем, сейчас не отом речь. Послушай-ка. Где это… а, вот!

И, перевернув несколько страниц, графиня своим красивым,звучным голосом прочла следующее:

– «Очень тихо пробрались мы в черный ход и спустились вчулан, где хранились старая мебель и ящики с вином. В чулане было темно, светпробивался лишь через щель в перегородке между ним и верандой, где должно былоразвернуться действо. Сидя на низких ящиках, мы могли свободно и отчетливовидеть все действующие лица, сами оставаясь невидными. Нам стоило лишь припастьглазами к щели в перегородке – и…

…Первым я увидела молодого джентльмена. Звук открывшейсядвери заставил его обернуться, и он тут же бросился навстречу девушке, нескрывая своей радости и удовольствия. Они обменялись поцелуями, после чего онрасстегнулся и разделся до сорочки».

Ангелина поежилась. Все-таки мадам Жизель, несомненно, не всебе, если от такого припадка злобы так быстро перешла к чтению вслух стольнеприличной книжки. Ладно, пусть читает (тем паче что ничего подобного Ангелинаотродясь не слыхивала и не читывала, любопытно все-таки!), а уж потом, когдаграфиня и ее сын поутихнут, Ангелина найдет способ выбраться из этогогостеприимного дома и рассказать деду про странный разговор о летательноймашине Леппиха!

– «Это словно бы послужило для обоих сигналом сбросить с себявсю одежду, чему летняя жара весьма способствовала, – читала между тем графиня.– Девушке было не больше восемнадцати лет. Черты лица у нее правильные иприятные, фигура превосходная, и я не могла не позавидовать ее созревшейобворожительной груди, полушария которой так прелестно наполняла плоть.

Молодой джентльмен был высок и крепок. Тело его, ладноскроенное и мощно сшитое – широкие плечи, обширная грудь; а мужская прелесть,казалось, вырывалась из густых зарослей вьющихся волос, которые разошлись победрам и поднялись по животу до самого пупка; вид у той прелести крепкий ипрямой, но размеры меня прямо-таки испугали…»

А ты хоть успела увидеть то, чем была уничтожена твояневинность? – сладчайшим голоском проговорила мадам Жизель, и Ангелина не сразупоняла, что это уже вопрос к ней, а не продолжение заманчивого чтения, ибо,чего греха таить, сии «Мемуары» вдруг показались ей необычайно увлекательны.Вся кровь бросилась ей в лицо, стоило лишь понять, что мадам Жизель заметилаэтот интерес! Ангелина даже испытала некое разочарование, когда француженказахлопнула книжку; впрочем, Ангелина тут же дала себе слово где угодно и какугодно раздобыть заманчивое произведение Фанни Хилл. Книжка выгляделаобъемистой и, верно, вся была наполнена множеством полезных сведений.

А теперь вновь пришла пора подумать о том, как убратьсявосвояси.

– Действие происходит в одном из лондонских maison de joie[64], – дружелюбно пояснила мадам Жизель. – Как ты поняла, для лучшегообразования глупеньких девиц там была устроена такая просмотровая комнатка.Книжка сия была напечатана более чем полвека назад, и с тех пор наукаобольщения весьма продвинулась. Скажем, в Париже мне приходилось бывать вдомах, где в стене имелось особое смотровое оконце, занавешенное гобеленом, картиноюили просто шторою. Когда собирались гости, хозяйка вдруг отдергивала сию шторуили сдвигала в сторону гобелен – и взору ничего не подозревающей публикипредставала еще более прелестная картина, чем та, которую убрала хозяйка. Двоемолодых и красивых любовников, мужчина и женщина (или трое, четверо, или толькоженщины, или только мужчины, добавила вскользь хозяйка, вызвав у Ангелины новоесомнение в здравости ее рассудка: да разве такое бывает? Разве не вдвоем – лишьженщина и мужчина – предаются любви?! Что за наваждения бесовские?!), игралидруг с дружкою в постели, да столь умело и талантливо, что это действовало напублику покрепче élixir d’amour! [65] Мне приходилось бывать вкомпаниях, где малознакомые люди уже через миг срывали друг с друга одежды и,подражая зрелищу за стеклянной стеною, образовывали на ковре настоящую кучумалу, причем самые скромницы, самые недотроги громче других поощряли сразунескольких мужчин, ублажавших их: «Allez ferme! Allez toujours!..» [66] Ты ведьтоже слывешь за скромницу, не так ли? – невиннейшим голосом обратилась мадамЖизель к Ангелине, и та отпрянула, отвернулась, уверенная, что проницательнаяфранцуженка все поняла: от нее не укрылось, что Ангелина сейчас как бы виделаэту сладострастную игру на роскошном ковре – и себя, обнаженную, распростертуюпод тяжестью мужского тела… тел? Но как же это мужчины могут любострастничать сженщиною сразу вдвоем или втроем? Ведь сама природа все устроила иначе…Господи, о чем она? Как удалось мадам Жизель вдруг внушить ей, что самаязавидная участь – стать жертвою пылких страстей?!