и они всегда предпочитали размеренные, надежные процессы, пусть устаревшие и неэффективные, даже самым многообещающим потенциальным новшествам. «Когда я хотел предложить материал, который представлял работу, еще не полностью внедренную в производство, – вспоминал Голд, – мне пришлось буквально кулаками стучать». Пренебрежение к научному прогрессу оказалось большим разочарованием, но Голд был покорным по натуре человеком, а кураторы держали его в узде.

Разочарованный и очень уставший, Голд начал подумывать о прекращении поездок в Нью-Йорк. «Это было скучным, монотонным занятием», – вспоминал он. К тому же необходимость обманывать семью вызывала угрызения совести. «Каждый раз, когда я отправлялся на задание ‹…› мне приходилось лгать как минимум пяти или шести людям». (Чувствуя эту ложь, мать Голда стала подозревать, что сын – развратник, который завел себе любовниц по всему восточному побережью. На самом деле все было ровно наоборот: разрываясь между работой, учебой и шпионажем, он, к своему глубокому сожалению, просто не имел времени хоть с кем-нибудь познакомиться.) Чтобы не сойти с ума, Голд научился отключать свои ученые мозги, отправляясь на север, и переключаться на жизнь химика по возвращении в Филадельфию. Но с каждым годом становилось все беспокойнее, и Голд чувствовал, что скоро совсем выбьется из сил.

Однако, несмотря на усталость, он находил время для занятий в лаборатории, даже если это означало двадцатичасовой рабочий день. Одним из его любимых проектов было использование термической диффузии – разности температур – для разделения смесей, в особенности его интересовало выделение двуокиси углерода из выхлопных газов для производства сухого льда. Он называл себя методичным химиком в лаборатории, не гением, который ждет озарения, а скорее работягой, который «совершает все возможные ошибки и благодаря скрупулезному процессу исключения находит единственно правильный ответ». Однажды он опрокинул лоток с двадцатью двумя ретортами и увидел, как результаты недельной работы растеклись по полу. «Я не стал сидеть и рыдать. Я не пошел и не напился, как бы мне этого ни хотелось», – вспоминал он. Он просто работал двое суток подряд, чтобы восстановить пропавшее.

В 1938 году Голд уже был готов завязать со шпионажем, но Советы подбросили сюрприз. Он всегда мечтал получить ученую степень по химии, и его куратор неожиданно предложил оплатить обучение в университете Ксавье в Цинциннати. Это не было жестом альтруизма: Советы разворачивали шпионскую деятельность на близлежащем авиационном заводе, и им нужен был курьер для передачи документов. Это не смутило Голда. Ему нравилась студенческая жизнь, нравилось проводить многие часы в лабораториях, неистово болеть за футбольные и баскетбольные команды «Мушкетеров Ксавье». Он проучился там до 1940 года и позже вспоминал это время как самые счастливые годы своей жизни.

Идиллия закончилась с возвращением в Филадельфию. Снова пришлось заняться шпионажем. Почему Голд так поступил, не совсем ясно. Возможно, он считал себя в долгу перед русскими, которые оплатили его обучение. Возможно, ему нравился дух товарищества и ощущение нужности в этом деле. (Советы использовали его одиночество, связывая его с кураторами, которые тоже были учеными. В фальшивой демонстрации братства они похлопывали его по плечу и вздыхали: как нехорошо, что мы вынуждены заниматься таким грязным делом, как шпионаж. Нам бы вместе работать в лабораториях – вот в чем настоящее счастье. Он позже признавался: коммунисты «очень ловко меня разыгрывали».) Более того, к продолжению этой деятельности подталкивали и мировые события. В 1941 году нацистская Германия напала на Советский Союз, русским для обороны отчаянно была нужна помощь, в том числе и в научно-техническом плане. Голд ненавидел кровожадный Третий рейх и решил еще активнее заняться шпионажем, чтобы помочь Советскому Союзу выжить.

После такого решения Голд переключился с промышленного шпионажа на военный. Он начал получать документы и даже образцы взрывчатых материалов от коллег из лабораторий министерства обороны, разговаривал с ними, после чего составлял донесения. Руководство такого рода агентами – тонкое дело, которое требует как технических знаний, так и психологической смекалки. Но Голд был великолепен. Он был, как выражались русские, «дисциплинированным атлетом» – спокойным, надежным шпионом. Поэтому, когда из Англии в Америку в конце 1943 года перебрался главный научный шпион советской разведки – родившийся в Германии британский физик Клаус Фукс, приглашенный для работы в Манхэттенском проекте, – Голд стал очевидным кандидатом для контактов с ним.

5 февраля 1944 года в четыре часа пополудни двое мужчин встретились на пустой парковке рядом со спортплощадкой в восточном Манхэттене. Один – худощавый, стройный, в твидовом костюме и очках. В руках у него была книга в зеленом переплете и, несмотря на зимний холод, теннисный мячик. Увидев мячик и книгу, невысокий мужчина с двойным подбородком и в замшевых перчатках, причем вторую пару он держал в руке, приблизился к нему и спросил, как пройти в Чайнатаун.

«Чайнатаун закрывается в пять часов», – ответил худощавый, завершая ритуал опознавания. После этого физик Клаус Фукс и химик Гарри Голд пошли рядом. Голд представился как «Раймонд» и через некоторое время поймал такси. Проехав несколько кварталов, он остановил машину, они с Фуксом вышли и быстро спустились в подземку, чтобы оторваться от возможного наблюдения. Кружным маршрутом парочка добралась до стейк-хауса на Третьей авеню. Голд гордился своими хитрыми маневрами, но Фукс, закаленный немецкий коммунист, дававший отпор нацистским бандитам на американских улицах, расценил их как мальчишество. Он также высмеял манеру Голда постоянно оглядываться и искать слежку, пока они шли пешком. Он сказал, что это только привлекает внимание.

Сформулировав правила, Фукс перешел к делу. Он объяснил, что работает в Манхэттенском проекте, цель которого – создание оружия небывалой мощности, атомной бомбы. Голд никогда не слышал этого термина и как химик имел слабое представление о ядерном синтезе. Но один аспект разговора оказался ему очень близок. Отметим еще раз: русские презрительно относились к большинству поисковых исследований, считая их слишком умозрительными. Ядерный синтез стал исключением: даже притом, что никто не знал, как будет действовать атомная бомба, сама возможность ее создания была слишком важна, чтобы ее игнорировать. В кои-то веки Голд будет иметь отношение к новейшим исследованиям.

После первого знакомства в ближайшие месяцы они встречались еще несколько раз – в Бруклине, Квинсе, Бронксе, в кинотеатрах, барах, музеях. Почти каждый раз при расставании Фукс передавал Голду толстый конверт. Сгорая от любопытства, Голд заскакивал в ближайшую аптеку и быстро просматривал содержимое – серьезнейшее нарушение правил безопасности. В конверте находились бумаги с чертежами и математическими уравнениями, записанные мелким четким почерком. Вся совершенно секретная информация об атомной бомбе.

Иногда при таких встречах ученые беседовали на разные темы, хотя вспоминали потом о содержании бесед по-разному. Фукс обращал внимание на