По каким-то причинам М.Б. Барклай ничего не сказал о том, что может произойти в случае прорыва оборонительной линии между Двиной и Днепром. Не высказал он и мнения по поводу того, достаточно ли было 200 тыс. человек. Заступив на новый пост всего за несколько недель до составления данной записки, Барклай, возможно, чувствовал, что для своего первого обсуждения стратегии с императором он и так уже достаточно рискнул, предложив оставить территорию всей Белоруссии и Литвы[201].

На протяжении двух лет, последовавших с момента появления записки М.Б. Барклая, русские генералы обсуждали вопрос о необходимости выбора между оборонительной и наступательной стратегией перед лицом угрозы наполеоновского вторжения. Учитывая тот факт, что именно оборонительная стратегия, изначально предложенная Барклаем в марте 1810 г., была в конце концов принята и в результате доказала свою эффективность, может показаться само собой разумеющимся, что это было правильным решением. На самом деле в то время это было совсем не так очевидно. Видные генералы высказывали разумные доводы в пользу наступательной стратегии. Стоит отметить, что на протяжении большей части времени, прошедшего между мартом 1810 г. и апрелем 1812 г., как Барклай де Толли, так и А.И. Чернышев выступали в поддержку по крайней мере ограниченного наступления в Пруссии и герцогстве Варшавском, которое следовало предпринять в начале войны. Главным адептом чисто оборонительной стратегии являлся генерал-лейтенант К.Л. Фуль, ранее служивший старшим штабным офицером в Пруссии и поступивший на российскую службу в декабре 1806 г. Главным помощником Фуля был подполковник Людвиг фон Вольцоген, ответственный за выбор местоположения знаменитого укрепленного лагеря в Дриссе, на основе которого строилась вся оборонительная стратегия Фуля. Но в октябре 1811 г. даже Вольцоген утверждал, что наступательная стратегия была более оправданна[202].

Причины тому были отчасти политического характера. Всем было очевидно, что если российская армия не пойдет в наступление в начале войны, Россия лишится возможности заполучить Пруссию в качестве союзника. Вплоть до зимы 1811–1812 гг. этот вопрос не был решен определенным образом: подписанная Россией конвенция, по которой та обязывалась действовать наступательно, так никогда и не была ратифицирована прусской стороной. Еще одной животрепещущей политической проблемой было сохранение лояльности польского населения по отношению к России. По утверждению Л.Л. Беннигсена, сделанному в феврале 1811 г., наступление русских в герцогстве Варшавском не позволило бы Наполеону заручиться поддержкой поляков, проживавших в западных пограничных районах России. Моральный подъем, вызванный наступлением России в сочетании с привлекательными в глазах поляков уступками мог привести к тому, что значительные части польской армии встали бы на сторону России[203].

К наступлению подталкивали и весомые военные соображения. Вторжение в пределы герцогства Варшавского означало, что основные тяготы войны затронули бы Польшу, а не Россию. Еще важнее было то, что в случае вторжения Наполеона в Россию, его основными плацдармами были бы герцогство Варшавское и Восточная Пруссия. Для обеспечения армии французам требовалось заблаговременно подготовить крупные запасы продовольствия и амуниции. Во время движения этой армии через Европу к позициям, расположенным на границе с Россией, тот факт, что ее арсеналы и запасы провианта и фуража находились в герцогстве Варшавском, делали ее уязвимой для упреждающего удара русских. Здравомыслящий захватчик понимал, что период, в течение которого было возможно вести кампанию в России, был очень непродолжителен. Было безумием начинать вторжение до начала июня, так как только тогда поля покрывались травой, достаточной для прокорма лошадей. С этого момента до ноября, когда выпадет снег, в распоряжении неприятеля будет пять месяцев. В худшем случае упреждающий удар российской армии мог сорвать план наступления Наполеона и дать России еще год для проведения оборонительных мероприятий.

Помимо всего прочего русские генералы выступали в пользу наступления потому, что понимали, с каким риском и трудностями была сопряжена чисто оборонительная стратегия. Западная граница имела очень большую протяженность. Если бы Россия продолжила войну против турок, французские или австрийские войска могли вторгнуться в Бессарабию и поставить под угрозу позиции России на северном побережье Черного моря, тогда как основные силы наполеоновской армии связали бы большую часть российской армии в Белоруссии и Литве. Конец этим опасениям был положен весной 1812 г., когда с турками был заключен мир, а Австрия обещала не начинать вторжения в Россию.

Тем не менее граница с Восточной Пруссией и Варшавским герцогством сама по себе была очень протяженной. Русским приходилось защищать подступы и к Петербургу, и к Москве. Угроза для последней могла исходить напрямую из Смоленска на западе или из Калуги на юго-западе. В число приоритетных задач входила также оборона Киева и Украины. Поэтому русские армии были растянуты в узкую линию. Во время маршей на огромной территории в районе Припяти коммуникации были крайне плохи. Русская южная армия, защищавшая Украину, была предоставлена самой себе. Наполеон мог перекрыть одну из двух основных дорог, по которым маршировали русские войска, и обратить большую часть французской армии против одной из двух половин оборонительной линии русских.

Суть оборонительной стратегии заключалась в том, что она отдавала инициативу противнику. Учитывая географические условия западных приграничных районов России, Наполеон имел все возможности для того, чтобы прорвать линию фронта, разбить российскую армию на части и методично их уничтожить. Двигаясь через центр позиций русских, он получал преимущество, так как оказывался между ними и мог воспользоваться внутренними коммуникациями. П.И. Багратион, П.М. Волконский и дядя императора герцог Александр Вюртембергский в первые месяцы 1812 г. делали акцент на этой угрозе[204].

Положение ухудшалось тем, что в бедных с хозяйственной точки зрения западных приграничных районах России было очень трудно содержать на постое крупную армию в течение нескольких недель кряду, за исключением разве что тех нескольких недель, которые следовали непосредственно за сбором урожая. Скученность войск вызывала резкий рост заболеваний. Кроме того, можно было гораздо эффективнее уничтожить запасы продовольствия, не позволив французам завладеть ими. Для этого нужно было расквартировать армию на обширной территории и реквизировать провиант в счет налогов. Пограничные губернии были объявлены на военном положении в конце апреля: это облегчило получение реквизиций, но армейские штабы были противниками преждевременной концентрации войск. Во всяком случае, как только Наполеон выехал из Парижа, один из источников информации для российской разведки иссяк. Сам Наполеон надеялся на то, что Россия сама начнет наступление, и до самого последнего момента не имел окончательного плана вторжения. Затем он, конечно, сделал все возможное для того, чтобы скрыть направление своего главного удара. Только к концу мая у русских начала складываться ясная картина того, откуда следовало ждать основной удар неприятеля[205].