– он-то всегда знал, что Эван особенный. Дураки бы они были, если б не взяли его к себе.

Он никогда не считал, что Эван бросил его, предал их дружбу. Да он первый за него радовался – поедет, выучится, человеком станет. Для Эвана музыка была смыслом жизни – часами из-за пианино не вылезал, вообще про всё забывал: поесть, поспать, задания в школу сделать. Майкл к нему по утрам перед уроками забегал, чтобы с домашкой помочь. Тогда-то Майкл сам ещё нормально учился. Одним из лучших был. Мозги резвые, схватывал всё на лету.

То, что Эван хотел уехать – тут и обсуждать было нечего: если такой шанс выпадает, хватать же надо. Последнее лето провели вместе, почти не разлучаясь. Майкл и сам не ждал, что в сентябре жизнь возьмёт да и кончится. Будет всё едино – что осень за окном, что зима. Какая разница-то, Эвана же всё равно нет.

Два месяца, пропущенных в том году, он так и не нагнал. Да и не пытался. Переползал из класса в класс, только чтобы мать не расстраивать. Та за него переживала – пыталась разговорить, отвлечь чем-то.

– Это ничего, – говорила она. – Это пройдёт. Познакомься с какой-нибудь девочкой. Какие тебе нравятся? У тебя в классе есть симпатичные? Пригласи к нам домой кого-нибудь. Или сам в гости сходи. Надо дружить с девочками, – говорила она. – Это пройдёт.

В четырнадцать Майкл будто проснулся. С девочками дружить, говоришь? Самое время. Как раз дружилка отросла.

И понеслось. Никто не понимал, как он подход к ним находит. Ничем ведь не блистал: лицом не вышел, красиво говорить не умел, даже не ухаживал. Посмотреть-то было не на что: щуплый, костлявый, нескладный, всей красоты – глаза серые, как сумерки в небе, да член длиной в ладонь. А ведь велись.

Потом, в пятнадцать, когда начал в гонках участвовать, хоть понятно было: авторитет рос-рос да и вырос. Зато с учёбой окончательно распрощался. Если по три-четыре месяца в год дома валяешься и ждёшь, пока кости срастутся, – не до школы уже.

– Ты такой серьёзный, – сказал Джеймс.

Отражений в стекле теперь было два. Одно повыше, другое пониже. Одно длинноногое, другое с волной тёмных волос. Одно без другого смотрелось потерянным, но сейчас, когда оба стояли рядом, казалось – родились вместе.

– О чём ты сейчас думаешь? – спросил Джеймс, прислоняясь к нему спиной.

– О том, как мы смотримся, – честно ответил Майкл.

Джеймс отпил шампанского и протянул ему свой бокал. Холодное стекло остудило пальцы.

В номере был полумрак. Горела лампа на тумбочке в спальне, сквозь приоткрытую дверь на пол ложился клин медового света. Горел торшер, зажатый в углу модным серым диваном.

– И как же мы смотримся?..

– Никуда не хочется тебя отпускать, – тихо сказал Майкл.

– Не отпускай.

Со дна бокала тянулись ниточки пузырьков, шампанское было сладковатым, непривычно чистым на вкус. Джеймс развернулся лицом, ткнулся губами в хмурую челюсть. Майкл прикрыл глаза.

– У тебя сердце колотится, – сказал Джеймс, прижавшись ладонью к груди. – Так быстро…

– Хочет сбежать, наверное.

– Что же ему мешает?

– Ты.

Джеймс прерывисто вздохнул, запрокинул голову, провёл пальцами по щеке Майкла.

– Мне так интересно, как это рождается в твоей голове, – прошептал он.

– Что? Дурацкие шутки?..

– Слова… Образы. Откуда ты их берёшь?..

– Да просто говорю как есть, – сказал Майкл.

– Ты не понимаешь… – Джеймс смотрел ему в лицо, будто головоломку разгадывал.

– Так объясни.

– Только не обижайся, ладно?

Майкл смотрел сквозь два отражения на мерцающий пунктир улиц и обижаться не собирался. Он пил шампанское.

– У тебя поразительная метафоричность для твоего уровня эрудиции.

– Это ты меня щас так на хер послал? – Майкл усмехнулся.

– Это я тебе комплимент хочу сделать, дятел, – с Джеймса в момент слетела романтичная задумчивость, он насупился. – У тебя словарный запас – как у попугая, выглядишь, как крокодил, зато интеллект размером с жирафа!

Майкл засмеялся.

– Мои однокурсники иногда часами мучаются, чтобы подобрать удачное сравнение, а ты даже не задумываешься!.. Ты так видишь!..

– Может, им большой словарный запас мешает?.. – Майкл усмехнулся. – Когда в супермаркете не три вида хлопьев, а триста, у меня тоже глаза разбегаются, не знаешь, за какие хвататься.

Джеймс прильнул к нему, как кот, потёрся лбом о плечо.

– Что бы ты сказал про меня?.. – с улыбкой спросил он, поднимая лицо. – Каким ты меня увидел в первый раз?

– Я подумал, у тебя под волосами бирка должна быть, будто тебя только что в магазине купили. Что ты губы красишь. И что у тебя глаза, как летнее солнце в зените.

Джеймс тихо засмеялся, ухватил за руку, потянул за собой. Толкнул на диван, пристроился на коленях.

– А я подумал, что ты опасный и наглый, – сказал он. – Что от тебя стоит держаться подальше.

– Как-то плохо у тебя получилось держаться подальше, – Майкл хмыкнул.

– Это потому, что ты наглее, чем я представлял.

Майкл допил шампанское, покрутил пустой бокал. Джеймс расстегнул на нём пиджак, стал вдруг очень серьёзным.

– Можно?.. – тихо спросил он.

– Снять с меня что-нибудь? В любой момент, красавчик.

Джеймс облизнул нижнюю губу, нерешительно прикоснулся всеми пальцами к шее. Скользнул ниже, залез в распахнутый ворот, потрогал ключицы. Лицо у него было сосредоточенным и взволнованным, будто вскрывал долгожданный подарок на Рождество. Расстегнул рубашку до самого низа, развёл в стороны. Обвёл кончиками пальцев тёмные ареолы сосков.

– Твою м-мать, – тихо и внятно сказал Майкл и сунул ладони между жёсткими диванными подушками. Выдержка у него, в конце концов, была не железная. А надо терпеть, пока тот, становясь всё смелее, разглядывает, трогает, гладит.

Узкая ладонь скользнула под затылок, легла на твёрдую шею. Что-то забилось, загудело в груди, как огонь в топке с хорошей тягой.

Главное – руки, руки держать при себе, думал Майкл. Уцепиться бы за что-нибудь. Почему у диванов поручни не делают, как в автобусах?.. Бесценная ж вещь. А то вот так взял кудряшку за колено – оглянуться не успел, а уже выебал его прям на этом журнальном столике. Нет. Держись. Пусть лапает, сколько хочет.

Джеймс облизал мочку уха, цапнул её зубами – Майкл зашипел. Вытерпел. Вытерпел каждый поцелуй вниз по шее, и горячий влажный язык, и пальцы на затылке, перебирающие короткие волосы.

На глухом гортанном стоне Джеймса Майкл сломался.

Они стекли на пол, отпихнув столик. Он стащил с Джеймса пиджак, дал уложить себя на спину. Джеймс оседлал его бёдра, качнулся, потёрся о член. Майкл тихо выругался, поймал за задницу, заставил прижаться сильнее. Джеймс закрыл ему рот рукой: нет,