горела. Он сжал трясущиеся пальцы в кулак, засмеялся. Ничего же смешного, а хохотать хочется, будто щекочут. Завтра? Ты будешь любить меня завтра? А сегодня ты меня любишь?.. Умора ведь. Майкл упёрся пятками в пол, чтобы ноги не подогнулись. А то щас рухнет тут прям на кафельный пол, вот ржака-то. Он стукнулся затылком о стену, беззвучно смеясь.

Официант вернулся с пустым подносом, остановился.

– Сэр, вы в порядке?..

Майкл ухмыльнулся, оттолкнул себя от стены. Протёр лицо руками. Вернулся.

Джеймс сидел за столом, будто его потеряли, как перчатку в магазине.

– Извини, – сдерживать смех и извиняться было отдельным цирком. – Извини, я… Я не знаю, что…

Джеймс смотрел настороженно и угрюмо.

– Я не псих, ладно? – сказал Майкл, не переставая скалиться. – Я просто гарантированно запарываю любое свидание. Я не хочу…

Он выдохнул, постарался взять себя в руки. В голове постепенно прояснялось. Нервный смех клокотал в горле, страшно мешал говорить.

– Слушай, давай так, – Майкл кашлянул, глотнул воды. – Ты мне нравишься. Давай даже так…

Он сцепил под столом дрожащие пальцы.

– Я в тебя врезался. Я не знаю, серьёзно это или нет. Может, это просто придурь такая. У меня так не было раньше, я не в курсе, что тут и как. Понимаешь?..

Джеймс серьёзно кивнул. Серьёзный, как телефонный справочник. Майкл сам не понимал, что говорит, но остановиться уже не мог.

– Я не верю во всю эту романтическую хрень, я не такой. Я этого не умею. Я пришёл – увидел – поебался – пошёл дальше. А на тебе споткнулся. С девчонками всегда было просто. Если у меня что-то горело, то только в штанах. И мне не нужно было никаких разговоров, прогулок, ухаживаний. Согласна – ну и супер, не согласна – бегать не буду.

Он протянул руку, накрыл ладонь Джеймса.

– Я ещё когда пацаном был, решил, что никогда ни на ком не женюсь. Семья, дом, дети, собака общая, вот это всё – это не моё. Не для меня. Понимаешь?..

– Я не знаю, чему верить, – тихо сказал Джеймс, глядя в глаза. – Тому, что ты говоришь, или тому, как ты сейчас на меня смотришь.

– Как я на тебя смотрю?..

Джеймс рассеянно улыбнулся, отвёл глаза. Майкл сжал пальцы:

– Не уходи. Ну, скажи мне, что я мудак. Надень мне тарелку на уши, я не знаю…

– А на моей машине ты бы женился, – тихо сказал Джеймс.

– Я же шутил…

– Ты всё время об этом шутишь.

Майкл держал его за руку, дотянувшись через стол. Цепко держал, не вытащишь.

– Почему отношения – не для тебя?.. – тихо спросил Джеймс. – Что в них такого?

– Кончаются, – прикусил язык, да поздно уже. Вырвалось.

Джеймс посмотрел, будто по лицу погладил. Улыбнулся болезненно:

– Хочешь, прямо сейчас закончим?..

Майкл рефлекторно сжал пальцы, тот вздрогнул, шевельнул запястьем:

– Больно…

Вытянул руку из разжавшихся пальцев, потёр кисть. Майкл сидел полумёртвый от холода. Держался за скатерть.

– Ты не мудак, – тихо сказал Джеймс. – Мне тоже страшно.

– Мне не страшно, – выговорил Майкл. Губы почему-то не слушались.

– Да?.. Хорошо тебе, – тот, морщась, растирал запястье. – Значит, ты мне осознанно руку чуть не сломал. Я-то думал, ты в панике. Не соображаешь. А тебе не страшно. Мне от этого, конечно, намного спокойнее.

Майкл встряхнул головой и собрался.

– Извини, я… о чём мы говорим?..

Джеймс глубоко вздохнул и потряс запястьем. Губы у него сложились обиженной скобкой.

– Очевидно, о том, что отношения – это не для тебя. Для тебя – только секс. Ты это так часто повторяешь, что и захочешь – не забудешь. Мне бы твою… последовательность.

Это было прямо как фильм «Послезавтра» – стена холода вымораживает пространство, птицы на лету покрываются инеем и камнем падают вниз. Ещё минуту назад всё было поправимо – и вот уже нет.

– Ты, конечно, честный, – продолжал Джеймс. – Сразу сказал, что тебе только секс нужен. И клеился ты ко мне только ради него, и книжки читал, и с друзьями знакомил, и…

Чужое и неприятное выражение вдруг застыло у него на лице, задумалось – и растаяло.

– Извини, – Джеймс опустил глаза. – Я не хотел. Ты меня напугал страшно.

– А я говорил, – прошептал Майкл, расправляя закостеневшие плечи, – надень мне тарелку на уши. Зря провафлил. Второй раз предлагать не буду.

Джеймс фыркнул:

– Я тебе и без предложения её на голову надену. Ты ещё не видел, как я психую.

Майкл растёр лицо руками, покрутил шеей. Будто и впрямь только что побывал в центре циклона и чудом не помер от переохлаждения.

– Покажешь?..

– Если доведёшь, – хмыкнул Джеймс.

– А с виду такой тихий… Не сказал бы, что ты вообще психовать можешь.

– О. Как много ты обо мне ещё не знаешь…

Суп остыл уже давным-давно, но Майкл был настолько голоден, что съел бы и подошву, если бы её полили кетчупом.

– Не эта. – Джеймс вытащил ложку у него из пальцев, вложил правильную. – Ты взял десертную.

– Понавыдумывали херни, – недовольно отозвался Майкл. – Так, ну, а чё мы едим?

– Тыквенный суп, – сказал Джеймс и улыбнулся ему в ответ. – Для мудаков.

19

После ресторана на воздухе было свежо. По мосту через канал гулял ветер. В чёрной воде колыхались огни фонарей, из пабов неслась ирландская музыка – заводные скрипки и флейты, резвый аккордеон. В Дублине у Майкла была кузина, которая всерьёз занималась кейли. Раз в неделю и ещё по выходным она собирала компанию и отрывалась просто так, для себя. Танцевала она отпадно.

Шинейд была старше Майкла лет на десять. Красивая, огненно-рыжая, кудрявая, как чёрт. И муж у неё был такой же, и дети – одинаковые, как морковки. Майкл иногда жалел, что с ней поговорить толком не о чем: то он слишком мелкий, то она слишком взрослая.

В Дублине Майклу всё время казалось – вот тут его место. Здесь семья, корни. Дед с бабкой, дяди, тётки, Шинейд со своими морковками. Было бы здорово туда уехать. Лондон – это как съёмная квартира. Вроде живёшь давно, своими вещами заставил, крюки повбивал, полки повесил, окна вымыл – а стены всё равно не твои, чужие. Дублин – другое дело. Хотя Майкл и жил там всего ничего – пара недель летом, и то не каждый год, ну и зимние праздники. Каждый раз приезжал и чувствовал: я дома. На этих улицах, в этом говоре, который он цеплял мгновенно и, даже возвращаясь в Лондон, ещё месяц-другой говорил «сейчас» вместо «пожалуйста», глотал окончания и пихал всюду «о» вместо «а». Будто родился с