Майкл стрельнул сигарету у девчонки возле паба, вернулся к Джеймсу. Тот ревниво нахмурился, собственнически взял под руку. Майкл выпрямился, развернулся в сторону музыки. Джеймс тоже навострил уши:

– Ты любишь ирландский фолк?..

– Я же ирландец, – тот добродушно усмехнулся и стал как будто чуть выше и взрослее.

– Только наполовину.

– Зато на всю голову, – Майкл приобнял Джеймса за плечи, прижал к себе.

– А танцевать умеешь?.. – Джеймс обхватил его за пояс обеими руками.

– Не. У меня сеструха двоюродная умеет. А я – так… – Майкл прищёлкнул каблуками. – Рядом постоял.

– Покажи!.. – Джеймс расцепил руки, глаза у него загорелись.

Майкл хмыкнул, переложил сигарету в карман и ухватил Джеймса за ладонь.

– Тока учти, я знаю-то всего два притопа, три прихлопа. Вставай на носочки, вот так.

– Ой… Я думал, ты сам… Я же не умею, – растерялся тот.

– А ты просто прыгай и чаще копытами перебирай, – посоветовал Майкл, чуть покачиваясь на пальцах. – Значит, смотри, вот так…

Три шага и два прыжка Джеймс освоил быстро. Скрипочки пиликали как заведённые, жестяные флейты подначивали: давай, давай. Майкл цепко держал Джеймса за пальцы, они прыгали по кругу, сталкивались локтями, сбиваясь с такта, заваливались друг на друга и хохотали как придурочные. Безо всяких правил, фигур и рисунков. Просто так, потому что настоящий ирландский танец – это душа, а не шоу после потогонных репетиций. Настоящий ирландский танец – это ты сам и тот, кто рядом, – и Бог, который смотрит сверху и притоптывает ногой в такт. А те самые ангелы, что баюкали Деву Марию, подоткнули свои балахоны и наяривают песенку про дьявола[3].

Запыхавшись, они привалились друг к другу, посмеиваясь и шатаясь.

– Ну что, красавчик?.. – спросил Майкл. – Погуляем?..

– Ты же сказал, тебе не нужны прогулки, – вредным тоном отозвался Джеймс.

– И ты мне теперь это до старости будешь вспоминать?..

Майкл выдохнул, взъерошил волосы пальцами. Звёзды перемигивались на чистом холодном небе. Джеймс уцепился за локоть, Майкл потянул его в глубь старых кварталов, мимо зданий из красного кирпича с решётчатыми оконными переплётами, мимо велосипедных парковок, фонарей и шелестящих деревьев в кадках.

– А у тебя много родни в Ирландии? – спросил Джеймс.

– Полно. Целый клан. Мы к ним каждый год катаемся.

– А в Германии?.. Твой отец откуда?

Майкл пожал плечами.

– Не знаю. Он не любит про них говорить. Я их даже не видел никогда. Отец с ними крупно посрался из-за Леннерта – это его младший брат был. Наверняка какая-то семейная тайна, – он усмехнулся. – А в Дублине у меня тока двоюродных племянников штук семь.

Джеймс сдержанно вздохнул, прижался теснее. Замолчал.

– Ну?.. – Майкл толкнул его плечом.

– Что – ну?..

– Я же вижу, спросить хочешь. Валяй.

Ветер от канала слабо ерошил волосы на затылке, мимо тянулись старые двухэтажные дома с белыми окнами и высокими крылечками. За цветными шторами горел свет.

Джеймс помялся немного, попросил:

– Расскажи про Эвана…

Майкл глубоко вздохнул.

– Да я не знаю, что тут рассказывать, – сказал он после долгой паузы. – Дружили в детстве, потом он уехал, вот и всё.

– Вот и не всё.

Майкл остановился, выбил сигарету из нагрудного кармана. Затянулся, выпустил дым в небо.

– Да я толком ничего не помню, – признался он. – Так, обрывки какие-то. Я же совсем мелким был.

– Как вы познакомились?..

– Ну… мне было года четыре. Я пошёл в подготовительный класс в школу при церкви Святого Иоанна. Это на Примроуз-сквер, в двух шагах от дома было. Не бог весть что, там всем монашки заправляют. Зато близко. Мать пару раз проводила, конечно, но так-то мне даже дорогу запоминать не пришлось: до конца улицы и направо.

Майкл сбил пепел, потянул Джеймса дальше.

– Эвана родители привели. Он был мелкий, светленький, как солнечный зайчик. Стоял такой, глазами хлопал, будто не понимал, что он тут делает. У него в лице было что-то такое… не знаю, – Майкл пожал плечами.

– Красивое?..

– Это ты красивый, – Майкл усмехнулся. – А он был какой-то нездешний, будто его фейри подкинули. Мне плевать было, симпатичный он или нет. Я просто решил, что он должен быть со мной.

– Вот так сразу взял и решил?.. – Джеймс заглянул ему в лицо.

– А чего тянуть? Я к нему подошёл и говорю: «Привет, я Майкл. Ты мне нравишься. Я буду с тобой дружить». А он мне: «Я Эван. Ты мне тоже. Давай». Ну, вот так всё и завертелось.

– Удивительно… – пробормотал Джеймс. – Я всегда думал, дружба возникает медленно, со временем. Это влюбиться можно с первого взгляда.

– Ну, а я умею дружить с первого взгляда, – хмыкнул Майкл. – В общем, потом мы вместе таскались, пока он не уехал. Всё, конец истории.

– Нет-нет-нет!.. Расскажи ещё!..

– А чего рассказывать-то? Больше ничего и не было.

Джеймс серьёзно хмурил брови, поглядывая на Майкла.

– А что вы делали, когда вместе были?..

– А то ты не знаешь, что пацаны вместе делают. Носились, где нельзя, в прятки играли. Я его до дома провожал, он мне книжки читал. У меня с ними и сейчас всё не гладко, а тогда я их вообще терпеть не мог. А ему нравилось вслух читать. – Майкл усмехнулся, вздохнул. – Он даже когда что-нибудь новое притаскивал – без меня книгу не открывал, ждал, когда вместе можно будет…

– Он далеко от школы жил?..

– Да нет, на этой же улице.

– И ты всё равно его провожал?

– Мне так спокойней было. Вроде как я его защищал.

– Даже в четыре года?..

– Ты не представляешь, как я умел кусаться, – усмехнулся Майкл.

– Да ты и сейчас… – Джеймс повёл плечом и улыбнулся. – А от кого ты его защищал?

– Ну, он тихоней был, если на него наезжали – молчал и забивался в угол. Его дразнили, что он был такой белобрысый, что музыку любил, в облаках витал вечно. А я не дурак подраться, если по делу. Ходил потом гордый, с фингалами.

– А какую музыку он любил?..

– Пианинную.

– Фортепианную?..

– Один хер. У него дома была эта дура с клавишами, и раз в неделю учитель приходил с ним заниматься. Я сидел, слушал, как они свои гаммы разучивали. Не всё время, конечно, гаммы были, потом он начал заковыристее играть. Один день со стариканом, шесть дней сам.

– И тебе не скучно было всё время слушать одно и то же?..

– Нет, – удивился Майкл. – Красиво же.

Он замолчал, докурил сигарету. Щелчком отправил в урну. Ему казалось, последнее, что он помнит про Эвана, – безысходное глухое одиночество. А ещё – бессилие и невозможность даже заплакать.

Когда ты всю