– Делай все, что посчитаешь нужным, Игнат. Бери что угодно, привлекай кого пожелаешь. Ставки ты знаешь. Цель тебе известна. А как быть и что для этого нужно – полностью отдаю тебе на откуп.

– Добро, – отставляя чашку и потягиваясь, подытожил хозяин кабинета.

Когда в дверь постучали, они успели выпить еще по одной чашке и убрать со стола коньяк. Все же злоупотреблять – не лучшая идея. Стучавшийся не считал нужным дожидаться разрешения войти. Открыл рывком дверь и заскочил без приглашения. Остановился посреди кабинета, привычно вытянувшись в струнку.

– Господин майор, капитан Азаров по вашему приказанию прибыл, – с явно недовольной миной доложился дюжий капитан.

– Здравствуй, Гриша, и я рад тебя видеть. Как на гауптвахте?

– Клопы.

– Ну, ничего. Вот вернешься и обрадуешь их.

– То есть отсидка только отсрочивается, – не спрашивая, а констатируя факт, произнес Азаров.

– Именно, – подтвердил Егоров.

– Тогда возвращайте обратно, господин майор.

– Что так, Гриша?

– Я попросил бы вас обращаться ко мне на «вы», по званию или имени-отчеству.

– Вообще-то, мы с твоего же согласия перешли на «ты». Еще там, в Испании. Помнишь?

– Помню. Как и то, что каждый раз, когда я сталкивался с вами, то оказывался в какой-то заднице. То посреди покушения на генерала Слащева, то один против пары десятков бронеходов, то отправлялся в тыл к франкистам. Сомневаюсь, что вы пригласили меня попить чайку.

– Кстати, великолепный цейлонский чай, – спохватился Егоров, вспомнив о законах гостеприимства.

– Благодарю. Я лучше в камере выпью азербайджанский. Тоже очень вкусно.

– С клопами на пару.

– Уж лучше в их компании.

– Вот смотрю я на тебя, Гриша, и поражаюсь. То сама прозорливость, а то дуб дубом. Ну чего ты на меня глядишь? Думаешь, потащил бы кого-то к барьеру? Да не останови я тебя тогда, и ты уже гнил бы в земле после знакомства с расстрельной командой. Если ты не заметил, то армия находится не просто в зоне боевых действий, а в непосредственном соприкосновении с противником. А ты тут выкрутасы устраиваешь. Значит, так. По факту халатности… Да-да, Гриша, преступной, но халатности. Итак, по факту халатности проводится дознание. Занимается капитан Анютин. Поверь, он о-очень въедливый дознаватель. Так что достанется всем, невзирая на чины, звания и заслуги. С этим все. Относительно тебя. Мне понадобится взвод «Гренадеров» на германской стороне. И желательно, чтобы вел их ты. Откажешься – пойдет другой. Но твои парни участвуют при любых раскладах.

– Цейлонский? – кивая в сторону исходящего паром самовара, уточнил Азаров.

– Цейлонский, Гриша, – поднимаясь из-за стола и направляясь к самовару, подтвердил Игнат.

– В насколько глубокую задницу тащишь? – присаживаясь, вновь спросил капитан.

– Дальше некуда. Но если тебя это успокоит, я лезу еще глубже.

– Не успокоит.

– Ну, тогда просто знай, что от нас зависят жизни миллионов, – протягивая парящую чашку, произнес Егоров.

– Шутишь?

– Нет.

– Подробности будут?

– Нет.

– Когда выступать?

– Сегодня в ночь. Сейчас подтянется мой взводный с сержантами, и начнем обдумывать план действий.

– Обдумывать? То есть плана нет? – Азаров даже вздернул бровь от удивления.

– Ну, ты как-то говорил, что импровизации тебе удаются лучше всего.

– Не я, а обо мне.

– Без разницы, – легкомысленно пожал плечами майор.

Григорий ничего не ответил и молча поднес к губам горячую чашку. У контрразведчика и впрямь хороший чай. Так к чему себе отказывать в маленьких радостях? Тем более что из него снова решили сделать героя. А память ему подсказывала, что это всегда больно.

Полог палатки откинулся в сторону, и из нее вышел мужчина в забрызганном кровью белом халате. Среднего роста, худощавого сложения, с очочками-блюдечками. Разве что в тонких пальцах, сейчас мнущих гильзу папиросы, нет и намека на дрожь, хотя, глядя на облик медика и кровь, ожидаешь этого как само собой разумеющегося. А еще взгляд. Усталый, но в то же время твердый и решительный.

Как же он изменился. Вроде все такой, но куда-то запропастилась его нескладность. Разительно отличается от того, что она видела в той же Монголии. Ну или в Петрограде, всего пару месяцев назад. Впрочем, могло ли быть иначе? Война – она всех меняет, из вчерашних мальчиков делает мужчин, слабых превращает в сильных. Не всех. Но тот, кто не приемлет ее законов, очень быстро сгорает в ее горниле.

– Клим!

– Алина?!

Девушка без обиняков приблизилась к нему и, обняв, легонько чмокнула в щечку. Для этого ей пришлось немного потянуться, потому как пусть друг детства и не отличался статями, как тот же богатырь Азаров, но она все же меньше его. Если женские прелести пусть и самую малость, но прибавили, о росте этого сказать никак нельзя.

– Ты-то тут как? – забыв о папиросе и отстраняя девушку, удивился Кондратьев.

– О боях под Зноймо слышал?

– До сих пор оттуда поступают раненые, – качнув головой, словно указывая на доносящуюся канонаду, ответил он.

Алина прислушалась было к далекой артиллерийской пальбе. Зноймо находилось к юго-востоку отсюда, голоса орудий слышались вроде как с юга. Впрочем, возможно, это ей только кажется. В конце концов, она не акустическая разведка. Хотя и странно это. С другой стороны, граница здесь закладывает дугу, а немцы в той или иной мере проявляют активность на разных участках.

– Нам довелось вчера побывать в том бою, – пояснила девушка.

– В самой мясорубке?

– Да. Батальон наш сильно потрепали, сейчас отвели в тыл на переформирование. Стоим к северу от Моравске-Будеёвице. Вот решили проведать сослуживиц. – Она кивнула в сторону легкового МАЗа со скучающим за рулем водителем. – Наш госпиталь переполнен, так их свезли сюда, в Сыровице. А тут уж услышала о русском хирурге, творящем чудеса.

Говоря это, Дробышева откровенно любовалась другом детства. Тот буквально преобразился и стал совершенно другим. Собранным, целеустремленным, решительным. В облике появилась твердость, столь неприсущая ему прежде.

Ч-черт, да что там! Она впервые посмотрела на него взглядом не друга, но женщины. Ощущения сродни тем, которые возникают, когда она смотрит на Азарова. Хотя поставить этих двоих на одну ступень попросту нереально. Стоп. Бред какой-то. Ведь это Клим, друг ее детства и вообще. Алина вдруг почувствовала, как заливается краской.

– Насчет Моравске-Будеёвице и Сыровице понятно. В Чехословакии какими судьбами?