Алена на секунду задумалась, наморщила лоб и вдруг улыбнулась, как будто именно в этот момент к ней пришло озарение.

– А Лева мне его даст, – небрежно сказала она, – возьмет у мамы, а потом обратно положит. …Подумаешь! Всего-то взять и положить обратно.

– Детка, это уже кража со взломом, – покачал головой Виталик.

– Кража со взломом – это когда вламываются в помещение и там же, в этом помещении, совершают кражу. А Алена предлагает совершить последовательные операции – сначала кража ключей, потом взлом, а потом, очевидно, еще одна кража, – уточнил Лева и уверенно произнес: – Нет.

– Да, – так же уверенно произнесла Алена.

Через несколько минут – всего две Аленины фразы, и торговля была окончена. Вечером, в 7 часов за углом школы, на Щербаке – в Щербаковом переулке, что между Рубинштейна и Фонтанкой.

Алена – талантливая. Бог дал ей такой сильный женский инстинкт, что и без своей красоты она могла бы сделать что угодно с кем угодно. Виталику сказала: «Ты же самый смелый из нас», – Виталика можно заставить сделать все, что угодно, лестью. Леву невозможно заставить сделать то, что он не хочет. Но в том-то и дело, что он ХОЧЕТ. Алена чувствует, видит, как он мысленно взвешивает: на одной чаше весов противоправное действие с ключами, и – золотые кудри, короткое платье, коленки, на другой. У Левы от нее кружится голова. С Левой по-другому: умоляющие глаза, тонкий голосок: «Мне правда очень нужно. Только ты можешь помочь. Ты же мой друг, ты мне поможешь?» – и провести пальчиком по щеке, по губам.

– Твоя глупость заразительна, – севшим голосом сказал Лева, и Алена мысленно заулыбалась, заплясала, – но у меня маткружок до восьми, я не уйду с маткружка раньше. Встречаемся в восемь пятнадцать.

«Если нас поймают – ну, что такого мы сделали? Ну, вошли вечером в кабинет завуча… Да и что с нами можно сделать? Не перевести в 9-й класс? Не будут связываться, школе не нужен скандал с секретарем райкома. А я что, лично моя роль какая? Ключ не я взял, и я ничего там трогать не буду. Риска никакого», – думал Виталик.

«Я иду на эту детскую глупость сознательно – для Алены. Противостоять Алене невозможно, да и зачем, это всего лишь детское приключение. …Алена как ребенок», – думал Лева. Детское, детская, ребенок… Лева сам еще ребенок.

В 8:15 все трое стояли за углом школы. «Раз пошли на дело я и Рабинович, Рабинович выпить захотел…» – пропел Виталик, и все засмеялись. Смеялись долго, немного нервно, пригибаясь к земле от смеха. Все трое заговорщиков были в темных очках.

Все, с чем сталкивался Виталик, превращалось в настоящий театр. «На дело» он принес длинный черный шарф, пачку «Marlboro», зажигалку «Marlboro» и три пары темных очков. Нацепил темные очки, заставил надеть очки Леву и Алену. Шарф достался Алене как исполнительнице главной роли.

– Красивой преступнице полагается черный шелковый шарф, а ее верным соратникам полагаются фирменные сигареты, – объяснил Виталик.

Алена распустила собранные в хвост волосы, Виталик несколько раз обернул шарф вокруг ее шеи, отошел на шаг, посмотрел, вытащил несколько застрявших под шарфом прядей, взглянул оценивающе: нежное лицо в обрамлении золотых волос, золотые кудри на черном – красиво…

Со смехом, там же, разработали план: Виталик с Левой отвлекают сторожа, просят разрешения пройти в гардероб и поискать забытый портфель. В это время Алена незаметно проскользнет в школу.

– Дяденька, я без портфеля не могу сделать уроки, меня мама заругает… – плачущим голосом заныл Виталик, и все опять засмеялись.

А ровно через пятнадцать минут они повторят ту же операцию, мальчики отвлекут сторожа, Алена незаметно выйдет из школы и…

– Ты выйдешь из школы и будешь такова! А я скажу сторожу: «Дяденька, я так и не нашел свой портфель», – размазывая невидимые слезы, прохныкал Виталик.

Виталик вспомнил «Бриллиантовую руку» – в загипсованной руке были бриллианты, им тоже нужен гипс.

– Как это зачем? Спрячем туда классный журнал, который украдет Алена. Кстати, а что ты собираешься стибрить в кабинете Фирзельны?.. Ты смотри, Алена, не увлекайся, не тяни там что попало, помни – вор должен сидеть в тюрьме.

Они еще посмеялись, покурили. Лева с Виталиком выкурили одну сигарету на двоих, Лева просто, а Виталик картинно затягиваясь, как Бельмондо в фильме «Великолепный».

– Алена, когда ты смеешься, у тебя лицо становится как розовый коралл, – сказал Виталик и, чтобы скрыть смущение, добавил: – Это я так… клевый вечер, сплошной кайф, а риска – никакого.

– Пожалуйста, можешь восхищаться мной, – нарочито благодушно кивнула Алена, и все опять прыснули. – … Вот видите, как нам весело.

– Очень весело, – отозвался Лева с насмешливо ворчливой интонацией своей бабушки Марии Моисеевны.

Все прошло как по маслу. Как по маслу, но не по плану – в последний момент Лева решил, что он пойдет в кабинет с Аленой. Не то чтобы ему казалось опасным отпускать Алену одну – в этом глупом детском приключении не было ни тени опасности, просто хотелось быть с ней. Когда Виталик завел сторожа в раздевалку – кажется, именно тут он забыл портфель, Алена на цыпочках проскользнула мимо них и, стараясь не топать, помчалась по лестнице на второй этаж, вслед за ней – Лева.

Алена попыталась открыть украденным ключом кабинет – не получилось.

– Давай я, – Лева отобрал у нее ключ, и, когда они, сблизив головы, толкались у замочной скважины, позади раздалось ворчливое:

– Ага, попались, ворюги! А вот я сейчас милицию-то вызову, узнаете у меня, как ключи воровать…

– Я тебя убью, – закричала Алена, – я чуть не умерла от страха!..

Виталик нагнал их у кабинета завуча.

– Ага, испугались, – довольно улыбнулся он. – Преступники часто нарушают первоначальный план. Я дал сторожу две сигареты, он пошел к себе, чтобы в комфорте выкурить фирменную сигаретку и выпить пива…

А я тут, с вами!.. Что я, дурак, торчать на улице один, когда тут, внутри, так весело?..

Хохоча и на бегу закрывая друг другу рты, пробрались в кабинет. Свет не зажигали из соображений конспирации. Алена открыла шкаф, вытащила личное дело, прикрывая рукой надпись на обложке, чтобы мальчики не увидели – чье.

– Это твое личное дело?.. Что тебе нужно в своем личном деле, что?.. – вертелся рядом Виталик, пытаясь заглянуть ей под руку, но Алена резко оттолкнула его локтем.

Она в ошеломлении смотрела на обложку личного дела – что это, разве так может быть? Мама говорила, что усыновление – это строжайшая тайна, органы опеки обязаны строго соблюдать тайну, разглашение тайны подсудное дело, и – никто никогда не узнает, кто была Нинина мать… Что это, разве так может быть?

Действительно, небрежность органов опеки была вопиющей. Никто и не думал соблюдать предписанную законом тайну усыновления. На обложке личного дела было написано «КУЛАКОВА НИНА НИКОЛАЕВНА». «КУЛАКОВА НИНА НИКОЛАЕВНА» перечеркнуто, и поверх – «СМИРНОВА НИНА АНДРЕЕВНА».