– Ладно, ты умный, скажи, как она теперь будет жить? Она была такая красивая, а стала такая страшная, обгоревшая. Была красота, и нету. …Как ей теперь жить… Левка?

Лева отвернулся, скривился.

– Ты что, плачешь? – спросил Виталик. – Я бы и сам заревел, но не умею. Ты, знаешь что… Ты не стесняйся, поплачь, тебе легче будет…

Лева молчал.

– Получается, я виноват, что шарф принес… Если бы не этот чертов шарф! Если бы я хотя бы не обкрутил ей шарфом шею!.. Нет, это я так, на самом деле я не виноват…

Лева молчал.

– Еще повезло, что глаза не пострадали… – бодро начал Виталик, и тут у обоих внутри камнем провалился ужас. Оба представили, как Алена выходит из кабинета слепой… и, уже не стесняясь друг друга, заплакали, сцепившись руками и подвывая.

– Я в кабинете сумку забыл, в ней задачи из кружка. Листок с задачами. Вернуться забрать? – наконец деревянным голосом сказал Лева.

Виталик покрутил пальцем у виска:

– У тебя что, тоже шок?

* * *

Утром, перед тем как идти в школу, Виталик с Левой наблюдали, как Ольга Алексеевна и Андрей Петрович Смирновы вместе вышли из дома. Смирнов, как обычно, уселся в свою черную «Волгу», а его жена направилась к троллейбусной остановке на Загородном.

– Да-а, – вздохнул Виталик, – гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей…

Вместо того чтобы идти в школу, они поднялись к Смирновым. Открыла Ариша, войти не пригласила, мертвым голосом сказала:

– У нас Алена обгорела. Мы всю ночь в больнице были, утром ее домой привезли. Родители на работу ушли. У мамы лекция, нельзя отменить, а у папы совещание в обкоме. У нас папа вчера… плакал. Ему «скорую» вызывали.

– Что врачи сказали? – закричал Лева так громко, будто Ариша находилась за сотни километров от него.

– Врачи сказали, что инфаркта нет. Хотели его в больнице оставить, но он отказался и к нам уехал… Они ему уколы сделали и…

– Да не ему, Алене что врачи сказали?..

– Сказали, что… ничего не сказали. Нижняя часть лица – ожог второй степени.

– Она была вся черная… – прошептал Виталик и осекся, замолк, но Ариша не расслышала или не поняла.

– Верхняя часть лица почти не пострадала, она была черная от копоти. А шея и… и где грудь, там очень сильный ожог.

– Можно нам войти? Мы в прихожей посидим, – попросил Виталик.

– Мы и на лестнице можем, – добавил Лева, – мы все равно в школу не пойдем…

В любой школе всегда стараются скрыть от учеников чрезвычайные происшествия, и, как правило, это удается, но скрыть пожар невозможно.

Когда приехала пожарная машина, собственно пожара уже не было, были следы пожара. Сторож в сопровождении пожарных удивленно рассматривал кабинет завуча – почти полностью сгоревшие бумаги на столе, стены в копоти и… и все. Он был готов поклясться, что в школе никого не было.

– Это прямо какая-то нечистая сила, – бормотал он.

– Нечистая сила пробралась в кабинет завуча и устроила пожар, – отгоняя рукой пары алкоголя, исходившие от сторожа, ядовито заметила спешно вызванная в школу директриса.

На следующее утро особенная атмосфера возбуждения, тревожности и важности происходящего чувствовалась уже в гардеробе. Младшие классы были отпущены по домам, старшеклассникам было известно, что в школе ЧП. Учителя сновали по коридорам с тихими значительными лицами, на переменах собирались стайками, перешептывались – взломщики, пожар!..

Выдвигались разные версии: это были вконец исхулиганившиеся ученики шестых классов, это были пожелавшие исправить оценки ученики выпускных классов, это были грабители. «Нет, не грабители, что можно украсть в кабинете завуча – чернильницу, классный журнал?..» – «Вот именно что классный журнал!.. Говорят, что все не так просто, – ходят слухи, что сожгли школьное знамя, это политическая демонстрация…» – «Глупости, как у нас любят всему придавать политическую окраску, это обычная неосторожность, завуч забыла горящую сигарету в пепельнице… Говорят, Фиру Зельмановну уволили, ее уже нет в школе…» – «Да она уже второй час сидит в кабинете директора, они там заперлись и обсуждают…» Была даже романтическая версия: в кабинете происходило любовное свидание сторожа и поварихи. Версия странная, потому что в каморке сторожа был топчан, а в кабинете завуча только стол и два стула. Отсутствие на уроках Смирновой Алены, Смирновой Ариши, Смирновой Нины никто с пожаром не связал.

Фира сидела в кабинете директора, опустив голову на руки.

…Прежде всех предположений и обсуждений директриса по-деловому, как следователь, спросила Фиру, что пропало из кабинета. Фира улыбнулась – ничего не пропало, все на месте, кроме, конечно, сгоревших на столе бумаг – сведений об успеваемости в старших классах.

– Не волнуйтесь, мы во всем разберемся, мы справимся, – ласково-настойчиво, как старшая младшей, сказала Фира.

За глаза учителя называли старую директрису Лисой – за умение твердо управлять мягкой лапой, рыжие волосы, слишком крупное, похожее на мужское лицо и затянутую в кримпленовый костюм суховатую фигуру – кримпленовых костюмов было несколько, и все лисьих тонов, от песочного повседневного до оранжевого на 7 Ноября и 8 Марта. Из всех учителей… хочется сказать «из всех своих подчиненных», старая, отнюдь не сентиментальная директриса доверяла одной лишь Фире и, можно сказать, ее одну любила. Она до сих пор помнила, какой Фира пришла в школу 18 лет назад – юная и трогательно официальная, в черной юбке и белой блузке с жабо, и, несмотря на униформу «белый верх, черный низ», вылитая цыганочка. На зависть другим учителям директриса довольно быстро возвысила цыганочку до должности завуча и своей неофициальной правой руки и не ошиблась – цыганочка была предана ей безгранично, как жена предана своему мужу.

Директриса собиралась на пенсию и – старая лиса – прощупывала почву в райкоме: возможно ли Фиру оставить вместо себя директором. Казалось совершенно невозможным, чтобы кандидатуру еврейки Фиры Зельмановны Резник утвердили в райкоме, но Лиса точно знала, что существует указание – в городе должны быть показательные директора-евреи, не много, не больше трех на весь Ленинград, – и собиралась на этом сыграть. Директриса любила Фиру, к тому же Фирина веселая властность действовала на нее успокаивающе при любых неприятностях, – а неприятностей в школе всегда немало. Сейчас она смотрела на Фиру и думала: с цыганочкой любая неприятность казалась переносимой, потому что своей нездешней южной красотой она напоминает о том, что есть другая, не школьная, не ленинградская жизнь, есть солнце, спелые персики, синее небо… Цыганочкой придется пожертвовать.

– Сведения об успеваемости не могли быть целью хулиганов, их в любую минуту можно взять из классных журналов, – сказала директриса. – Думаю, что у взломщика была другая цель – сжечь знамя… Вы согласны, что целью взломщика было сжечь знамя?