Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он насухо вытерся и надел на себя все новое. Если уж и суждено ему сегодня умереть, то он хотя бы будет готов.
Стас вышел на улицу, встал у машины и подставил лицо яркому солнцу. И с неожиданным чувством, больше напоминающим сладкую боль, осознал, что это невозможно прекрасно – то, что его сейчас окружает.
И жаркое солнце, которое прежде раздражало, потому что он потел от жары. И шум ветра, хотя тот пыль поднимает, и она без конца оседает на подоконниках. И жужжание насекомых, от которых он прежде отмахивался. Все это – яркое свидетельство того, что он жив! Что видит, слышит, осязает.
Интересно, как долго это продлится? И не оборвется ли уже сегодня?
К дому Вени он подъехал почти к двенадцати. Знал, что тот во время обеда никого не принимает и видеть не желает, поэтому поставил машину под камеру видеонаблюдения. И остался в ней сидеть. Но вопреки прежним своим привычкам, опустил стекло и снова подставил лицо солнцу. И сильно вздрогнул, услышав из домофона скрипучий голос Вени.
– Солнечные ванны принимаешь под моим забором, засранец?
Стас вздрогнул. Вылез из машины и встал под камерой со смиренно опущенной головой.
– Ну, заходи, раз приехал, – минуты через две позволил Веня.
Ворота дернулись, поехали в сторону. Стас вошел на территорию.
Веня по возвращении решил устроить себе праздник, как он понял, медленно подходя к дому. У дальней беседки хлопотали двое парней. Накрывали стол, жарили мясо, резали овощи. Рядом стоял большой ящик со спиртным. Все это Стас разглядел. А еще увидел Веню в окнах первого этажа. И он показался ему вполне себе ничего, довольным. В сердце, сумасшедше трепетавшем под новенькой рубашкой, зародилась крохотная надежда.
Может, он вовремя? Может, правильно сделал, что сам сюда явился? Не станет его сегодня Веня убивать, раз праздник решил устроить.
– В кухню проходи, – заорал ему Веня, стоило Стасу войти в дом. – И разуйся. Пыли не терплю.
Стас тоже ее не терпел до недавнего времени. Сейчас бы и в грязи вывалялся запросто, а потом в перьях, лишь бы из этого дома выйти и живым потом остаться. Желание удрать куда-нибудь далеко-далеко и жить тихо-тихо кружило в голове и казалось несбыточным.
Он снял ботинки и в одних носках пошел в кухню. Вошел, огляделся и удивленно воскликнул:
– Как у вас… уютно, Вениамин Сергеевич.
На самом деле было не уютно. Было бедно. По-стариковски как-то. Старомодные шкафы, нигде не видно бытовой техники. В центре кухни большой овальный стол. Такой, помнится, был у бабки Стаса в далеком прошлом.
– Хватит врать, Стасик. Ты хотел сказать, что у меня бедно. А соврал, что уютно. В этом вот все наши беды: в неумении говорить правду. Хотя бы часть ее.
Веня сидел за столом в чистой белоснежной футболке, спортивных широких штанах. Ноги его были босы. Веня пил водку. И закусывал холодным вареным мясом и квашеной капустой.
Стаса от неожиданности затошнило.
«Вот так вот, под капустку, Веня возьмет и выстрелит ему в голову, – мелькнуло у него. – И глазом не моргнет. И еще рюмку выпьет за упокой души, пока его за ноги потащат вон из дома Венины молодчики».
– Хорошо, что сам пришел, – громко рыгнул Веня, хитро скалясь. – Сэкономил время. Дальнейшее зависит от тебя, Стасик. От того, что и как ты мне расскажешь, будет зависеть продолжительность твоей жизни. Ну и здоровье, если жив останешься. Присаживайся…
Он толкнул толстой пяткой соседний стул, тот с грохотом отлетел в сторону Стаса. Он послушно уселся на том месте, где стул остановился.
– К столу двигайся. Пить будем вместе, – приказал Веня. И, оглядев бледного гостя, вздохнул. – Не стану я тебя сегодня убивать. Но, если примешься врать, здоровья не оставлю. Наливай.
Водку Стас не переносил. Но послушно выпил с Веней три рюмки подряд. И даже капустой хрустел, изо всех сил стараясь, чтобы его не вырвало.
– Ну… Зачем приехал, для начала? – откинулся на спинку стула Веня, поглаживая толстый живот.
– Покаяться хочу, Вениамин Сергеевич.
Стас закрыл лицо ладонями. Он не собирался плакать. У него просто все плыло перед глазами от алкоголя.
– Покаяние – это хорошо, Стасик, – неожиданно сделался серьезным Веня. – Только если оно искреннее, если не разбужено страхом.
– Искреннее, Вениамин Сергеевич! – глянул на него Стас покрасневшими глазами. Наткнулся на понимающий взгляд матерого ревизора и добавил: – И обусловлено страхом, конечно. Страхом за свою шкуру. Я запутался, если честно. Потому что солгал вам. Сначала один раз не договорил. Потом второй. Чуть приврал там, чуть здесь. И понеслось комом. Это такая паутина, скажу я вам! Выпутаться бесполезно. Ложь нагромождается слоями, кажется правдой. Потом уж и не вспомнить, с чего все началось. И вернуться к исходной точке – к правде, ох как сложно.
– Разрешаю попробовать, – ухмыльнулся Веня.
По его виду было не понять: проникся он пламенной речью гостя, нет.
– Разрешаю попробовать все исправить. Излечиться тебе от вранья. Исцеление правдой сейчас у тебя будет, Стасик. Если не получится, тогда станут лечить тебя лекарствами. Но уже не мы и не здесь. Итак, с чего все началось? С твоей вдовы? С ее богатства? Из-за этого тебе снесло голову?
Стас задумался, пытаясь вспомнить все с самого начала.
– Бабы… Они сбили меня с пути истинного, – плаксивым голосом промямлил он, вытирая руки после капусты о влажную салфетку. – Я познакомился с Иркой, когда отдыхал на одной из загородных баз с Зоей.
– Зоя – это генеральская вдова? А Ирка – это та пигалица, которая подсунула тебе паленую тачку?
– Да. С Зоей у нас все шло неплохо. Невзирая на разницу в возрасте, отношения с ней не были обременительны. Она баловала меня. Дарила дорогие подарки.
– Ага. Одна картина в твоей кухне чего стоит! – фыркнул Веня. – Думаешь, я не узнавал?
– Кроме картины она много еще чего мне дарила. И не ревновала никогда. Не нудила. Веселой была…
– Из-за чего же ты тогда ее убил, Стасик? Из-за колье?
– Нет! Я не убивал ее! – глянул он честно на Веню. – И зачем? Это колье мы собирались вывезти за границу и продать на аукционе. И тогда уж можно было бы от нее избавиться, чтобы деньги забрать. Раньше-то зачем? Смысл в чем?
– А я тебе скажу…
Веня соскочил со стула и семенящей походкой дошел о раковины. Вымыл руки под мощной струей воды, не заботясь, что брызги летят во все стороны. И майка на его