– Хорошо, – наконец говорит покрасневшая Пиппа. – Я скажу вам, но только если вы пообещаете мне защиту. Защиту от него. Если он узнает, мне конец.

* * *

Через час, когда они выходят из кабинета, Куинн обращается к Сомер:

– Черт, а ты можешь быть той еще стервой, когда нужно…

Эрика удивленно поднимает бровь:

– Главное – результат. Нужно засадить ублюдка за решетку, так ведь ты сказал?

Она разворачивается, чтобы уйти, но Куинн добавляет:

– Это был комплимент. Извини, если прозвучало как-то не так.

Странно, все его самодовольство куда-то подевалось. Большую часть того времени, что они брали письменные показания, он вообще молчал.

– Пусть даже так, мне все равно.

Уходя, Эрика все же позволяет себе едва заметно улыбнуться.

* * *

* * *

В оперативном штабе Куинна встречают аплодисментами. Я ожидал, что он войдет сюда с торжествующим видом генерала на параде, но Гарет справедливо (что непривычно) упоминает о заслуге Сомер в этом важном для дела прорыве. Говорит Куинн с таким неловким видом, что я недоумеваю, почему он просто не промолчал.

Через пару секунд я прерываю поздравления.

– Итак, давайте не будем радоваться раньше времени. Показания Пиппы – большой шаг вперед, но сами по себе ничего не доказывают. Не доказывают они и того, что Гардинер убил жену, зато теперь в нашем распоряжении есть и мотив, и тот факт, что он все-таки лгал нам. Правда, на временно́й шкале все равно что-то не сходится. Если Ханна Гардинер погибла вечером двадцать третьего июня, то как она совершила звонок в шесть пятьдесят на следующее утро?

Бакстер тянет руку.

– Доверьте это мне. Есть одна идея.

– Хорошо. – Я обвожу взглядом зал. Мы работали над делом шесть дней подряд и уже на последнем издыхании. – Продолжим завтра утром. Роб Гардинер никуда не денется. Так что все идем домой и отсыпаемся. И ты тоже, Гислингхэм. Едва на ногах стоишь, я смотрю.

Гис потирает затылок.

– Ага, с детьми нелегко. Сами знаете.

* * *

Через час я подъезжаю к дому и сижу в машине, глядя на окна наверху. Они открыты, занавески покачиваются на ветру. Солнце катится к горизонту, и его лучи выхватывают дом напротив на фоне сияющего голубого неба. В Оксфорде это время, когда заходящее солнце будто подсвечивает каменные строения изнутри, называют «золотым часом».

Я глушу двигатель и вспоминаю, как все было раньше. Как Алекс готовила. Как мы пили холодное белое вино. Как Джейк играл на полу у ее ног, а потом, постарше, уже гонял с мячом в саду. Спокойствие. Умиротворение. Вот уж действительно золотой час.

Открывая дверь, я первым делом слышу плач. Никакого ужина на плите. Кухня смахивает на зону боевых действий.

– Всё в порядке? – спрашиваю я, бросив сумку в прихожей.

– Да. Просто он не хочет купаться, вот и всё.

Я захожу к ним в ванную и понимаю, что она имела в виду. Мальчик вопит, лежа на спине; весь пол в воде, да и сама Алекс тоже. Раскрасневшаяся, она смотрит на меня.

– Прости, кажется, я уже забыла, как это делается… Все шло хорошо, правда, но как только я засунула его игрушку в стиральную машину, он стал просто неуправляемым.

– Хочешь, я им займусь?

– Ты и так устал.

– Уж с малышом-то я совладаю.

– Хорошо. – Алекс с видимым облегчением встает. – Хоть ужин пока приготовлю.

Как только она закрывает дверь, мальчик перестает кричать и перекатывается на бок, чтобы глянуть на меня. По щекам размазаны слезы.