– Somnium.

Когда Коул разжал пальцы, на его открытой ладони лежал маленький клочок пергамента со словами, которые он не дал мне прочесть, тут же сжав пальцы обратно.

– Нельзя рассказывать, что загадал, – пожурил меня он. – Иначе не сбудется!

Я хотела возразить, что это всего-навсего примета и магия так не работает, но промолчала, умиленная тем, с каким трепетом Коул прижал кулак с запиской к груди, прежде чем подойти к костру и предать ее огню.

За ним ритуал повторили Зои и Сэм, стоя плечом к плечу. Их руки были переплетены замком, но, в отличие от Сэма, глядящего на Зои лишь с безусловной любовью, она смотрела на него с тревогой и виной. Я знала почему, ведь каждая тайна подобна ночи: и то и другое не вечно. Решив повременить с очередным признанием, Зои молча сожгла записку и чмокнула Сэма в щеку. Воодушевлённый, он закружил ее в танце на хрустящем снегу, и звонкий смех Зои, наконец-то окрепший после изнурительных месяцев заточения, почти заглушил музыку скрипки и колокольчиков. Музыка эта лилась из самого костра – Диего щелкнул пальцами, ухмыляясь, и она стала громче. Дождавшись, когда Морган сожжет свою записку – целый альбомный лист, исписанный вдоль и поперек, – он учтиво поклонился ей и протянул руку. Изобразив реверанс, Морган приняла ее, а уже спустя секунду едва не воткнулась лицом в сугроб, настолько быстро Диего повел ее. Блики огня плясали на лице Морган, и в них было не разобрать, что это – просто тени или влюбленность.

– А тебе нечего загадать? – насмешливо спросила я Тюльпану, подтолкнув ее локтем в бок, на что она надменно фыркнула, отворачиваясь от костра.

– Мне не нужно благословение богов, чтобы получить желаемое. Я и так беру то, что хочу.

– Так и скажи, что хочешь бросить записку последней, когда никто смотреть не будет, – закатила глаза я, двинувшись к костру в обход Тюльпаны и якобы не заметив, как та прячет руку в карман.

У меня всегда было лишь одно желание, и я никогда не боялась произнести его вслух.

– Пусть мой ковен встречает так каждый Йоль, – прошептала я в сжатый кулак. – Пусть он всегда будет вместе.

Огонь затрещал, внимая мне, когда я выбросила вперед руку и скормила ему свою заветную мечту.

Пожалуйста, Солнечный Бог, если ты правда слышишь… освети моему ковену путь. Наша ночь была слишком долгой.

– Поздравляю с Йолем, Верховная!

Это, конечно, был не Солнечный Бог, но близко. Я покрылась мурашками, когда шеи под шарфом коснулись чьи-то холодные руки, а затем – восемь жемчужин, безукоризненно белых, как на подбор.

– Какой прелестный подарок! – сказала я саркастично, когда Диего застегнул под моими волосами Вестники даров.

– А то, я ведь сам сделал! Ладно, если серьезно, то мой настоящий подарок ждет тебя под йольским древом. А это… Я выполнил просьбу.

– Ты о том, что я просила Зои передать тебе Вестники даров, чтобы ты отыскал для меня Викторию Дефо в Дуате? – уточнила я, понизив голос, но нас и так никто не слушал: все смеялись, пили вынесенное из дома горячее вино и делали снежных ангелов, кидая друг друга в сугробы. – Так ты нашел ее?

– Нашел, – ответил Диего, поджав губы. – Правда, всего на двадцать секунд. Она пришла лишь для того, чтобы сказать…

– Что? – перебила я, едва не схватив Диего за грудки от нетерпения. Сердце забилось быстрее. – Что Виктория сказала? Почему она не откликается на мой зов?

– Потому что не хочет, – сказал он. – Не может оставить дочь, которая «и так была одна слишком долго»… Я не знаю, о ком именно она говорила. У тебя ведь было несколько сестер, верно?

Я заторможенно кивнула и растерянно обернулась к костру. Сквозь искры, вьющиеся в воздухе, можно было разглядеть счастливые лица моих друзей… Когда-то такой же счастливой была моя родная семья. Дебора, Эмма, Хлоя… Интересно, кого из них имела в виду мама? Кому она может быть нужна больше, чем мне?

– Зои сказала, ты и Рашель попросила помочь, – снова заговорил Диего, мягко тронув меня за плечо, пытаясь растормошить. – Рашель мертвая. Ей будет проще найти Викторию и поговорить с ней. Уверен, скоро все прояснится.

– Спасибо, что помог, Диего. Я это очень ценю. Ступай к Морган, – отчеканила я, кивая на девочку, одиноко рисующую что-то на снегу под голым кленом длинной скрюченной веткой. – Она должна насладиться этим днем сполна, потому что завтра… Завтра все снова станет как прежде, если не хуже.

Диего хмыкнул, порядком подрастеряв веселое настроение, как и я, но послушно вернулся к празднованию. Еще немного понаблюдав за стрекочущим огнем, будто бы он мог выжечь все мои дурные мысли и предчувствия, я оглянулась и нашла взглядом Коула.

Мы оба были единственными, кто держался от праздника в стороне: даже Тюльпана, зарумянившись от пятого по счету бокала вина, выплясывала за руку с шокированным Исааком. Бакс носился вокруг них и, как всегда, лаял, помогая поддерживать ритм. Коул тем временем наблюдал за ними издалека. Переминаясь с ноги на ногу, он ютился прямо под навесом крыльца, прислонясь к перилам, и бронзовое зеркальце скакало из одной его руки в другую. Что же такого могло произойти, отчего он снял его с цепочки и вспомнил о былой привычке?

– Ты обречен, – сказала я, подкравшись к нему сбоку из тени. Несмотря на то что Коул замечал все и везде, сейчас он вздрогнул, выдернутый из своих мыслей. – Посмотри наверх.

Коул послушно запрокинул голову, и испуг на его лице быстро сменился на смущенную улыбку.

– Омела?

– Ты должен мне поцелуй.

Улыбнувшись уголком губ, он повернулся ко мне и задел макушкой кустарник, свисающий с ободка крыши. Белые ягоды пульсировали теплым зернистым светом, а остроконечные зеленые листья образовывали гнезда под окнами второго этажа, настолько омела разрослась за сегодняшний день, подпитываемая магией ковена. Я сделала шаг навстречу Коулу и, оказавшись с ним нос к носу, привстала на носочки.

– Подожди. – Он вдруг увернулся от поцелуя и, спрятав бронзовое зеркальце в карман, вытащил оттуда нечто иное. – Счастливого Йоля, Одри.

Мне на палец село тонкое колечко из розового золота. Ребристое, оно было похоже на изящную можжевеловую веточку, в сердцевине которой – идеально гладкая жемчужина цвета предрассветного неба или клубники в сливках, какую продавали в стаканчиках на Уиллпрад-стрит. То был цвет доверия и нежности, с которой Коул очертил большим пальцем мою скулу, пока я неотрывно разглядывала подарок, до того прелестный, что заныло сердце.

– А я купила тебе свитер, – буркнула я виновато, и хриплый смех Коула согрел меня изнутри.

Еще несколько минут назад его руки были горячее огня, но теперь сделались ледяными и влажными, будто он лепил снеговика без перчаток. Они дрожали, обнимая, и дыхание его тоже стало прерывистым. Подрагивали даже ресницы, из-под которых Коул смотрел на меня, выжидая чего-то. Наверное, приступа храбрости, чтобы сказать: