– Da Yule, – поприветствовала меня и Коула Тюльпана – единственная, кто еще не сел за стол. Даже Диего каким-то образом удалось опередить нас и прийти раньше. – Вы, как всегда, последние. Уже начинать пора!

– Да-да, не кипятись!

Миновав рассерженную Тюльпану, я на полусогнутых прошла до конца стола. По правую руку от меня устроился раскрасневшийся Коул, а по левую – Морган, светящаяся от восторга.

– Ну что, выспалась? – спросила Зои заговорщицким шепотом, перегнувшись ко мне через стол: ее место было как раз между Морган и Сэмом, только закончившим готовить и выносить блюда, а оттого развалившимся на стуле, не чувствуя ног от усталости.

Я зыркнула на довольную Зои исподлобья, но благодарно кивнула. Затем, набрав в легкие побольше воздуха, я обвела взглядом каждого члена своего ковена и только тогда заметила, что все молчат и смотрят на меня. Это было одновременно и тяжким долгом, и сакральной честью – встать со стула, выпрямиться во весь рост и, взяв одну из белых свечей с центра стола, повести ею над головой.

– Свет идет от старого Солнца, но старое Солнце умирает. Тепло покидает тела богов, как покидает нашу обитель, но в мире нет ничего, что длилось бы вечно. Даже смерть однажды кончается. Скоро Солнце вернется, а вместе с ним вернется и надежда. Но сначала… пусть придет тьма. Да будет так!

– Да будет так! – вторили мне Коул, Морган, Зои, Диего, Тюльпана, Исаак и даже Сэм, внимая моим словам с такой сердечной преданностью, с какой внимает своей Верховной лишь ее истинный ковен.

Я поднесла свечу к губам и выдохнула. Она потухла, а вместе с ней потухли и все огни в доме. Даже очаг. Даже люстры. Даже сами звезды над Шамплейн.

Никто не шелохнулся. Казалось, воцарившаяся тьма проглотила и звуки: виниловая пластинка Синатры в холле застыла, как и стрелки всех часов. Мои же друзья затаили дыхание. Затаила его и я. Ровно двенадцать секунд царствует абсолютная ночь. Она несет в себе очищение. Смирение. Принятие. Ночь всегда неизбежна… Хочешь увидеть утро – переживи ее.

Один, два, три…

– Солнце за тьмой, солнце за зимой. Вернись к нам! Golau, – шепнула я йольскому духу, закончив отсчет, и огонь вернулся с удвоенной силой. Все вокруг вспыхнуло так ярко, что ослепило: Диего прикрыл глаза рукой, едва не опрокинув графин с клюквенным пуншем. Погруженный во тьму, особняк будто испустил последний дух, но затем воскрес и воссиял, как Король Дуба накануне каждого зимнего солнцестояния.

Голубое пламя свечей покраснело и поднялось так высоко, что чуть не подпалило нагнувшемуся Сэму брови. Я вернула свою свечу в центр стола и села, берясь за приборы.

– Счастливого Йоля, – улыбнулась я всем. – А тебя, Морган, с днем рождения!

И обеденный зал наполнился голосами, звоном вилок и смехом.

Закатав рукава, Диего беззастенчиво схватился за самую сочную гусиную ножку и вывалил на тарелку полмиски жареной кукурузы. Тюльпана брезгливо сморщила нос, глядя, как он пачкает рот в чесночном масле, а затем элегантно умяла несколько булочек с тмином. Пока Исаак четвертовал филе утки ножичком, под его стулом скулил Бакс, выпрашивая угощение. Пожертвованный кусочек мяса уже спустя пять минут вывалился из дыры в его брюхе на пол, и, позеленев, Исаак решил впредь не вестись на жалобные глаза – все равно без толку.

Пока мы гоготали, сплетничали и хвалили его стряпню, Сэм дремал над своей тарелкой – абсолютно пустой, потому что, как любой повар, он успел наесться еще на этапе нарезки овощей. Морган тоже болтала не умолкая, и никто не осмеливался перебивать именинницу. К тому же столько драм и комедий, сколько приключилось с ней в Завтра, хватило бы на целый сериал!

– Это было ужасно, – вставил свои пять центов Исаак, когда Морган закончила повесть о любвеобильной Гён, подкидывающей ему в постель змеиные шкурки с тех самых пор, как он из вежливости поделился с ней ирисками. – Я ведь не извращенец какой-нибудь! Она выглядит как ребенок…

– Ага, с четырьмя рядами зубов, – припомнил Коул, зябко поежившись, и залпом осушил свой фужер с пряным вином. – Ох уж эти ачери…

– Разве ачери – не индейские демоны засухи? Выходит, Гён еще несчастные племена Америки терроризировала. Это когда было?.. Лет пятьсот назад? Хм, считай, она совершеннолетняя, – оскалился Диего, и Исаак пнул его под столом так сильно, что подпрыгнула посуда. – Кстати, не забудьте оставить место для десерта! Я всю ночь торт украшал, а в Йоль полагается наесться до отвала. Таковы традиции!

– Торт?! Какой торт? В меня уже не влезет, – проныл Исаак.

– Ничего, сейчас растрясешь! Уже ведь почти полночь…

– А что будет в полночь? – встрепенулся Сэм, отбиваясь от Зои, пытающейся подсунуть ему что-нибудь из еды, кроме вина. Его зеленый сюртук идеально подчеркивал глаза, похожие на два камня-змеевика, а морковно-рыжие волосы, взъерошенные, напоминали пожар. – В прошлый Йоль мы разогревали в духовке пиццу и закончили на том, что посмотрели «Гринча» и легли спать… Может, и в этом году так сделаем, а? Ну не дождусь я рассвета, чтобы подарки открыть, черт, Тюльпана!

– Значит, останешься без них, – сухо отрезала она, пожав плечами и берясь за следующую булочку. – Согласно традициям, открывать их можно только после йольского кострища. Кстати, уже почти полночь, так что бегом на улицу! Потом доедим.

Все неохотно зашевелились. Нахватавшись со стола всего, что красиво лежало, я с трудом поднялась со стула. Тепло одевшись и укутавшись в шали, мы вышли на задний двор, залитый желтым мерцанием омеловых гирлянд, и собрались вокруг пирамиды сложенных бревен.

Я, Диего, Тюльпана и Зои переглянулись.

– Fehu, – шепнули мы одновременно, и костер вспыхнул.

С неба сыпал снег, мягкий, как опадание осенних листьев, но ничто не смогло бы потушить йольский огонь.

– Я первый!

– Эй, я тоже!

Диего и Исаак протиснулись к костру вперед остальных, заранее приготовив свои желания. Те, написанные на клочке бумаги, были преданы резвому огню, борющемуся с колючим ветром. Стоя рядом, я смотрела, как тлеет бумага, сгорая за считаные секунды, и как сноп искр возносит желания далеко-далеко, чтобы донести их до ушей Солнечного Бога.

– Загадывать желания?.. – переспросил Коул, когда я объяснила ему, что нужно делать для ритуала, придуманного еще моей прабабушкой на стыке ведьмовских и человеческих традиций. – Хм, у меня в машине где-то была ручка…

Я придержала навострившегося к джипу Коула за локоть, покачав головой, и снисходительно улыбнулась:

– Просто подумай о том, чего хочешь больше всего на свете… Подумай и сожми в кулак.

Я мягко взяла его ладонь в свою – кожа у Коула была горячей даже в мороз, как те дрова, что трещали в пламени кострища. Согнув его пальцы, я поднесла руку Коула к своим губам и, не отрывая взгляда от внимательных карих глаз, ловящих каждое мое движение, поцеловала шершавые костяшки, прошептав: