— А куда мы потом денем Бориса?.. — трагически вопросила я.

Не то чтобы это был самый волнующий в мире вопрос, но я уже обалдела от тишины, так что — что прыгнуло на язык, то прыгнуло!

Мысль повисла, как домоклов меч, несоразмерно поверхностная по сравнению с прочими. Мы с Артуром посмотрели друг на друга долгими взглядами. И вдруг расхохотались.

— Да уж, это и впрямь страшнейшая из грядущих проблем!.. — фыркнул Эдинброг. — Заберем с собой в другой мир, думаю.

— Тогда получится, как в его фантазиях: счастливая жизнь на троих.

— Хм. Я надеюсь, я все-таки выберу место хоть с каким-нибудь населением! — ужаснулся студент. — Остаться с вами вдвоем на необитаемой планете… Это похоже на сюжет ужастика.

"Или ширпотребного любовного романа," — мысленно посмеялась я, но вслух говорить не стала.

Мы продолжили сборы. В какой-то момент я снова тяжело вздохнула и, поколебавшись, грустной звездой упала на застеленную кровать. И тихонечко застонала.

— Что такое? — Артур посмотрел на мое печальное тело.

Я обреченно дрыгнула ногой.

— Ты боишься? — нахмурился он.

— Не совсем… — я перестала идиотничать и легла ровно, как мертвец. — Скорее не могу поверить. Неужели всё это реально? Мы действительно устроим что-то вроде мятежа, а потом исчезнем в неизвестном направлении? В другом мире? И начнем все… с нуля?

Артур оперся плечом о косяк книжного шкафа.

— Да, — твердо сказал он. — Так и будет.

Голос его звучал совершенно спокойно. От него исходила уверенность; колоссальная сосредоточенность таилась на дне зрачков.

С момента своего прибытия в Форван я думала, что я гораздо рисковее Артура и легче его на подъем. Что я — безбашенная землянка, которой море по колено, а Эдинброг — невыносимо основательный тип, размахивающий флагом с вышитыми на нем словами «стратегия», «ответственность» и все прочее.

Но по факту сейчас мне страшно, а ему — как будто бы всё нипочем. И в своей хладнокровной невозмутимости он так хорош, что у меня аж волосы на загривке дыбом встали.

Хотя, возможно, это тоже от нервов. Как и похолодевшие кончики пальцев. Я сглотнула.

Наверное, я все-таки боюсь…

— Но это же какое-то безумие, — почти неслышно пробормотала я. — Ладно я — я уже чужачка — но ты… Вот так без подготовки отказаться от целого мира, отправиться не пойми куда…

— Вилка, — строго сказал Эдинброг.

Он подошел, сел на край кровати и крепко взял мою руку в свою ладонь.

— Я не шутил.

У него за спиной продолжал собираться магический чемодан, в окно заглядывало холодное звездное небо, а на стенах таинственно светились фрески — те самые, созданные мной в первую фамильярью ночь.

В приглушенном свете торшера черты лица Артура казались нереалистичными — не человек, а произведение искусства: широкие мазки, отчаянная смелость демиурга… Я подумала, что мне чертовски повезло: исчезнуть с таким человеком в новом мире станет поистине замечательным приключением.

— Когда ты не шутил?

— Я уж думал, ты не спросишь! — хмыкнул он. — Ты сейчас так замерла, будто тебе вообще перестало быть интересно.

— Просто рядом с тобой я теряюсь, — улыбнулась я. И обстоятельно пояснила: — Слишком много приятных эмоций — мозговая деятельность притупляется, не выдерживая такого потока приятных ощущений… Поднимает белый флаг и, максимум, мурлычит.

— Ты ж мой сумасбродный аналитик!.. — подмигнул он, ложась рядом, так же ровно и на спину.

И продолжил, задумчиво глядя в потолок:

— А не шутил я вчера ночью.

Кровь вспыхнула будто ртуть в моих венах, когда Артур повернулся ко мне, а потом серьезно сказал:

— Я люблю тебя. Поэтому новый мир — легко.

…Хорошо все-таки, что этот чемодан собирается сам. Никаких угрызений совести вследствие полного им пренебрежения.

— Знаешь, — протянула я где-то часик спустя, смотря, как лунный луч обстоятельно, будто сканер, ползет по моему голому бедру. — Пожалуй, я тоже тебя люблю.

Эдинброг рассмеялся.

— И вот опять: я уж думал, ты и не скажешь.

Конференция Аманды Дэ Басковиц проходила в главном зале академии.

Это было широкое, обласканное солнцем помещение с высоким сводчатым потолком. В нишах вдоль стен стояли бронзовые фигуры знаменитых ученых, на окнах драгоценными пластинами сияли витражи. На небольшом возвышении находилась кафедра — выполненная из вишневого дерева, она чем-то неуловимо напоминала гроб.

За кафедрой сидела сама Аманда, а также несколько политиков, преподавателей и стражей. Все остальное место в зале занимали журналисты и… Зеркала: большие и маленькие, ручные и напольные, старинные и минималистичные.

В первый момент я не поняла, что это за внезапный праздник самолюбования, но Артур все объяснил. Оказалось, что в мире Гало есть такая вещь, как "зеркальное телевидение" — многоуровневое заклинание, которым можно охватить всю планету. Оно очень сложное и энергоемкое, а потому применяется раз в сто лет (и то не факт). Но ради конференции его все-таки "растянули": как иначе, если сегодня решится судьба мира?

Таким образом, тысячи колдунов по всему Гало с самого утра поддерживали плетение. Воздух искрился от магии, пробужденной в таких количествах. Под облаками носился легкий зеркальный звон… Меня то и дело шарахало током от прикосновений к Артуру (это норма) и одежде (вот тут что-то новенькое!).

— А это заклинание не порвет ткань бытия? — подозрительно уточнила я. — Ты говорил, что глобальные вязи также опасны, как гибель дракона.

— Опасны не вязи, а их внезапное разрушение, — покачал головой Эдинброг. — Но его будут сворачивать со всей осторожностью, не волнуйся.

Мы решили смотреть выступление из кофейни в Сироппинге.

Еще утром Артур написал Аманде, что не станет поддерживать ее, и теперь в огромном настенном зеркале я видела, как укоряюще пустует кресло справа от девушки. Борису мы отправили сообщение, чтобы он пришел к нам "на чашечку кофе". Если все пойдет плохо — умотаем в столицу прямо отсюда.

И да.

Опуская прелюдии: все действительно пошло плохо…

Аманда Дэ Басковиц не врала, когда сказала, что короли уже согласны с ее предложением. Сидевшие за кафедрой не дискутировали, а, скорее, торжественно оповещали население о грядущем миропорядке.

Только один из спикеров высказал некоторое сомнение. Это был крючконосый мастер Говерик.

— Позвольте, коллеги… — пробормотал он. — Но как же Земля?!

— А что Земля? Никто из нас никогда не был на Земле, — снисходительно отозвался ректор Хомхи Бавтелик. — И это очень удобно, потому что жертвовать тем, что ты знаешь — это безнравственно, но жертвовать концептом, так сказать, конструктом — это совершенно нормально. Вы же не рыдаете всякий раз, когда слышите, что где-то во вселенной идет война, верно? До слез вас доводит лишь война, имеющая к вам отношение… Поэтому предлагаю о Земле в принципе не говорить.