– Ну вот теперь все ясно, – я услышала то, что и ожидала услышать. – Хотелось бы мне посмотреть на эту богатую дамочку.

– Да какие проблемы? Кстати, вот мы и пришли, – Гаврилов подвел меня к гранитному памятнику. – Скажи, заметно, что его только сегодня установили?

– Памятник не новый… С чьей могилы его сняли?

– Полина, ну не надо делать из меня отпетого негодяя. Да, этот кусок гранита действительно когда-то стоял в другом месте, потом родственники заказали новый монумент, а этот перешел в разряд вторсырья. Мы лишь поменяли овалы…

– А откуда взяли фотографии?

– Без понятия. Какие мне дали фотки, такие мои люди и перенесли на овалы.

– А это ничего, что рядом могилы тех, кто умер совсем в другое время?

– Полина, это меня уже не касается. Я свою миссию выполнил, а что будет дальше, мы скоро увидим, – Макс посмотрел на часы. – Через пятнадцать минут шоу начнется.

Мне стало не по себе от того, что посещение Элен Муаре кладбища местные власти решили превратить в шоу. И все это, чтобы умаслить и раскрутить старушку. Кто-то имел очень извращенное воображение, чтобы придумать такой сценарий.

Вскоре мы услышали шум приближающихся машин и увидели три черные иномарки. Кортеж остановился.

– Полина, пойдем отсюда, – Гаврилов потянул меня за руку.

– С какой стати? Я хочу посмотреть, не провалится ли ваш спектакль.

– Это не мой спектакль. Прошу тебя, давай уйдем, – Макс настаивал на своем.

– Если я не ошибаюсь, тебя что-то напугало. Точнее, кто-то.

– Видишь того мужика в черном костюме?

– Они все в черных костюмах.

– Ну, вон того, что стоит в стороне. Это Пилявский. Не хочу с ним встречаться.

– Ну, так беги, а я останусь, сделаю вид, что скорблю на соседней могилке. В конце концов, не каждый день такие шоу можно увидеть.

– Полина, сдается мне, что ты сегодня не случайно здесь оказалась, – запоздало догадался Макс. – Неужели ты все знала заранее?

– Ты очень проницателен.

Процессия приближалась к «могиле» Кругловых. Гаврилов поспешил ретироваться, дабы не встречаться со своим бывшим тестем. Я впервые увидела своего противника. Он был невысокого роста, но широк в плечах. Когда Федор Петрович подошел ближе, я смогла разглядеть его лицо – гладко выбритый, узкогубый, с маленькими, глубоко посаженными глазами. Ничего выдающегося в его внешности не было. При сильном волевом характере самые заурядные черты лица. Сделав такой вывод, я переключила свое внимание на мадам Муаре. Она была одета во все черное, начиная от изысканной шляпки и заканчивая туфлями на невысоком каблуке. В руках вместо собачки был букет желтых тюльпанов.

Мадам подошла к ограде и попросила сопровождающих оставить ее наедине с давно почившими предками. Мужчины неохотно отступили на шаг назад, но после красноречивого взгляда француженки удалились еще дальше. Элен стала что-то говорить, обращаясь к своим русским предкам, но ее слова невозможно было расслышать. Зато я разглядела слезы, заблестевшие у нее на глазах. Мадам положила на могильную плиту букет, затем жестом подозвала молодого человека, стоявшего ближе других. Наверное, это был ее секретарь. Он что-то передал Элен. Вскоре я поняла, что это был пакет и совок. Мадам зачерпнула им землю с могилы и положила в кулек. Что-то ее насторожило, наверное, то, что земля была сырой. Она стала внимательно оглядываться по сторонам. Когда мадам Муаре шагнула к соседней могиле, к ней подскочила полная женщина в строгом темно-синем костюме и остановила ее разговором. Эта тетка показалась мне до боли знакомой, но я никак не могла сообразить, где ее раньше видела. Наверное, по «ящику».

Русская женщина аккуратно взяла француженку под локоток и повела ее к дороге. Представительный мужчина распахнул перед мадам Муаре дверцу автомобиля, но Элен в машину не села. Она отдала своему помощнику пакетик с землей и направилась пешком в сторону церкви. Свита последовала за ней. Я пошла следом, но войти в храм не решилась, потому что была в джинсах и без головного убора. Элен пробыла в церкви около получаса, после чего села в одну из машин.

– Ах, вот ты где, – сказал подкравшийся ко мне сзади Гаврилов. – Шоу закончилось?

– Боюсь, что оно только начинается.

– Полина, а поехали ко мне!

– К тебе? – переспросила я, лихорадочно соображая, как бы отшить прилипчивого Макса. – А знаешь, я не против. Только мне надо переодеться.

– Во всех ты, Полечка, нарядах хороша.

– Нет, Макс, мне действительно надо переодеться. Давай поступим так, сейчас мы с тобой разъедемся, – сказала я и заметила, что Гаврилов погрустнел, – а вечером жди меня в гости.

– Хорошо. Ты помнишь, где я живу?

– Помню.

– Тогда до вечера.

Я села в «Мини-купер» и поехала домой. Следовать дальше за мадам Муаре не было никакого смысла. Вокруг нее постоянно кружилось столько серьезных людей, что незаметно передать ей письмо ни в музее, ни в театре было просто невозможно. Встречаться с Максом я тоже не собиралась, поэтому ближе к вечеру дала ему отбой через эсэмэску. Гаврилову хватило разума не перезванивать мне и не требовать каких-то объяснений.

Весь вечер я не вылезала из своей комнаты. Мне было заочно стыдно перед Элен Муаре за то, что в моем родном городе она столкнулась с такой беспринципной ложью. Руководство Горовска всеми правдами, а точнее, неправдами пыталось угодить богатой француженке, чтобы вытрясти из нее побольше денег. Она будет думать, что они пойдут на благотворительность, а мужи нашего города без всякого стеснения набьют свои карманы. Наверное, до такого еще нигде не додумались, только у нас. Немудрено, если такую гнусную идею предложил господин Пилявский. Ведь это он выделил средства для обновления фасада школы-интерната.

В связи с вновь открывшимися обстоятельствами я переписала послание, адресованное мадам Муаре. В противовес сладкой лжи, которой старательно потчевали богатую француженку местные власти, моя правда была горькой. Но я должна была донести ее до Элен. И сделать это можно было только в интернате.

Как мы и условились с Анной Петровной, я пришла на Стрелковую, семнадцать, за полчаса до церемонии. Вместо вахтерши за столом сидел какой-то представительный мужчина. Он попросил меня предъявить документы. После строжайшего фэйс-контроля он разрешил мне пройти. Я поднялась наверх и заглянула в кабинет директора.

– Полина Андреевна, заходите!

Воспользовавшись тем обстоятельством, что мы были в кабинете одни, я быстро рассказала Самойленко, какая игра ведется вокруг известной благотворительницы.

– Уму непостижимо! – сказала Анна Петровна, схватившись за голову. – Кризис нравов все прогрессирует. Но неужели Элен Муаре ничего не понимает, ни о чем не догадывается?

– Трудно сказать.