что рукам стало горячо и слово придумалось — fanwa. Слово в голове рисовалось не так, как говорилось. Рисовалось рукой и пальцами, а говорилось светом. И колдун не заметил. Она сказала слово и упала вуаль. Это слово тоже было красивое. У слова было лицо и глаза, как темная вода, и волосы, как огонь, и крошки-зернышки по коже, красиво. Эта живая говорила fanwa светом и пропадала в зеркале, а потом появлялась и смеялась. Когда смеются, это радость, она знает. Хотелось быть, как эта живая.

Приходилось часто уходить. Света нужно было много. Кошки помогали, но эльфику не хватало, он хотел сам идти искать свет и уговорить его подождать было тяжело. Ему нельзя ходить одному, живые боятся. Как-то у нее получилось много света. Она не брала силой, нет. Там просто его было много. Маленькие живые, дети, очень светлые. Можно стоять рядом и получится радость и свет. Это называлось ярмарка, а там, где маленькие живые дети — карусель. Теперь она знала много слов. Одна маленькая дала ей сладкое, еду. Как яблоко. И сказала вкусно. Вкусно, это когда еда и радость сразу. Еще показала зеркало. Было интересно смотреть. Захотелось стать как та живая, у которой крошки-зернышки на лице и волосы, как огонь. Подумала так, и света стало меньше, а тело больше и удобнее. Платье смотрелась странно и волосы остались, как были, но были крошки-зернышки, а еще слова. Их можно было собрать. Бусы. Носят на шее. Красиво. И слова собирались. И она сама спросила у маленькой живой: “Красиво?” А та смеялась и прыгала, и света снова стало много.

Она понесла свет эльфику, чтобы отдать. А он ушел. Сам. Не дождался. Зачем… Зачем… Искала долго, день и еще, и еще много, нашла, а он… он… Он забрал свет. Совсем забрал. У маленького живого и еще у двух людей. Глупый! Глупый! Ругала, как колдун, злыми словами, держала жгучим, сама, из света делал жгучее и держала. Просила, не ходи, оставь. Убежали. Один живой большой и один… ребенок. Плакала и держала светом. Прогнал. Позвал оттуда тени и ждал, когда уйду. Сказал: “Придут другие как. Память. Злое за злое всем. Не для жизни забрал. Чтобы не жил тот. Как придут такой. Оттуда. И другой. Младше. Человек не. И другой.” И еще сказал: “Уходи жди. Долго нет. Помощь. Как я. Кто слышит.” И еще сказал: “Иди, Алассе.”

Живая с огнем в волосах знала такое слово и поделилась памятью: alassë — это радость.

Опять ждала. Долго. Приходили кошки и помогали ждать. Кошки хорошо умеют ждать. Тепло. Вспоминала волосы, как свет с неба. Вспоминала теплую искру. Видела сон. Руки теплые гладили и звали Алассе и как-то еще, но проснулась — забыла. Не пришел. Тогда стала искать сама. Его и того, кто услышит. Теперь было имя. Теперь она была живая.

Часть 4. Живые и мертвые. Глава 1.

…было так невыносимо, что я, отчаявшись, позвала.

Ты где?

Я с тобой.

Я сорвалась с места, опрокинув стул, и, как была, в домашнем платье и тапочках, рванула наружу, пронеслась через двор и пульсаром врезалась во входящую в ворота фигуру. Некромант охнул, пакет, который он держал в руке, звякнул, я обхватила мастера руками и позорно шмыгнула носом в стильную кожаную куртку.

— Ливиу, — сквозь зубы процедили сверху, — что за сцена? Перед ведьмами позоришь.

Холин попытался своей одной рукой расцепить мои две, я сообразила, что сцена и правда, так себе, и сама от него отклеилась.

— Мне, конечно, лестно, что ты бежала меня встречать, теряя тапки, но можно было подождать, пока я войду в дом.

Я смущенно пошевелила пальцами, оглянулась на оставшуюся на дорожке и так предательски меня покинувшую обувку с белой меховой опушкой, поджала босую ногу. На второй ноге, обутой, доскакала до потеряшки и уже оттуда спросила:

— А вы к нам в дом зачем?

— По условиям освобождения я обязан принести извинения вашему отцу, — ответил некромант и поправил сползающий из-под руки пакет. Снова звякнуло.

— Боюсь, если папа примет все ваши извинения, извиняться придется уже передо мной.

— Возможно, но не обязательно. Ты меня пригласишь или мне со своими извинениями тут стоять?

— Ой… Тьма… Конечно, мастер Холин.

Я сделала пару шагов ему навстречу, чтобы совсем уж как вежливая хозяйка лично проводить гостя от ворот до крыльца, как некромант внезапно отшвырнул печально хрупнувшие извинения и встал в позу: в правой руке темный пульсар, в левой облаком сжатых и готовых в любой момент взвиться нитей дрожит ловчая сеть. Пальцы моей правой руки тут же оказались сложены для удара “битой”, по двору расползался аромат выдержанных извинений с нотками вишни и цитруса, а в тени старого кряжистого клена в паре метрах от ворот стояла навоя или, по-простому, мавка. Тело было ей маловато, и энергетическая оболочка выбивала вибрирующее эхо, на долю мгновения размазывающее облик в пространстве. Однако тело не выглядело чужим, словно навоя с ним… срослась и принялась менять под себя. Девушка-полуэльфка, босые ноги — мавки все были босыми — выглядела растерянной, как будто не понимала, как тут оказалась. Платье коротковато и тесно в груди… Она что? Растет? Чушь, не бывает! Просто хозяин, знать бы, кто эта тварь, призвавшая сущность из-за грани, или, скорее всего, самолично ее поднявшая, не потрудился найти наряд поприличнее. Облик мигнул, мавка шагнула и отпрянула: любительница зеленых насаждений Годица высеяла по границе газона серебристую полынь, вышло красиво и… полезно.

Слышишь! Ты слышишь!

Это что? Радость? У них бывают эмоции?

Помоги!

Я растопырилась впереди Холина за миг до того, как расправилась сеть.

— Ты ненормальная!? Какого демона?

Некромант тряс обожженой рукой, сбрасывая мерцающие нити ловчей сети, оборванные в момент активации, на гравий, камушки потрескивали и лопались.

— У тебя душеедка во дворе! Сбежит…

— Не сбежит. Не сбежала. Вы разве не видите? Она… живая! — я металась перед мастером, путаясь у него в ногах, как дурной кошак.

— Ты остатки мозгов за порогом оставила? Навои не-живые.

— Эта другая же! Посмотрите… Ой…

— Говорил же, сбежит, — буркнул некромант и направился к брошенному пакету. — Контур на ограде обнови, бестолочь, — беззлобно ругнулся он, копошась внутри рукой. Запах усилился, из-под пакета растекалось.

— Оставьте ваши извинения, мастер Холин, — пафосно изрекла я, стараясь не хихикать.

— За кого вы меня принимаете,