герой и все такое, но тоже не железный.

Я запахнула халат и подтянула коленки к подбородку. Хотелось домой и лимонных леденцов. Леденцов — сильнее.

— Как там было? — вдруг спросил Геттар и я вздрогнула, голос его был совсем другим, как будто со мной говорил незнакомец, старше, взрослее.

— Где “там”?

— За порогом, — Геттар повернулся ко мне лицом, в глазах плескалась тьма, — тени и… Ты их видела? Тех, кто там?

— Откуда ты знаешь, что я там была?

— Ты стала… иной. Темнее. Сильнее, почти как я. В тебе есть что-то оттуда. Кого призывал Холин?

— Что?

— Кого призывал Холин ритуалом на крови? Ты же участвовала! Могла бы и поделится впечатлениями с приятелем.

…где я… за порогом… голос… младше… сила ты как…

— Геттар, — спросила я, ежась от мурашек, но приятного в них было мало, — зачем ты здесь?

— Навещал мать, — он снова говорил, как обычно, как было обычно мне.

— Я не про это. Зачем ты рядом со мной? — Холодное и липкое поднималось вверх. Страх? — Кто тебе звонил, когда мы целовались в гардеробе? Куда ты ушел с выпускного? Где ты был той ночью? Зачем тебе знать про ритуал?

— Эй, успокойся, просто подыши и пройдет, это от коктейля с феромоном откат пошел, повышенная тревожность и все дела, просто дыши.

…где я… на пороге… холодно…

— Геттар!

— Мне звонил отец, орал, что я скотина неблагодарная, приехал, устроил матери сцену, потом она звонила в слезах, я поехал домой, я дома был.

— А ритуал?

— Ты дура или прикидываешься? Нам такое даже в обучалках не показывали, а ты вживую видела. Настоящий призыв на крови! Так кого?

…где я… на пороге… иди ко мне…

— Меня, он звал меня.

Геттар заткнулся и остаток пути мы проделали в полном молчании.

— Прости, — сказал парень, высаживая меня у дома. В глаза не смотрел.

В холле меня встретила Лукреция с улыбкой во все лицо и… все, терпение лопнуло.

— Я хочу, — медленно проговорила я, чувствуя, как закручиваются вокруг меня вихри силы и тяжелеют руки, — чтобы ты сссобрала вессщи и уехала.

— Детка?

— Это мой дом. Это моя жизсснь. И мне рессшать…

Синее полыхнуло перед глазами, меня вздернуло вверх, к ставшему слишком высокому потолку, я взмахнула руками… крыльями, серыми, как дым, растопырила острые черно-синие когти и спикировала…

— Ну, наконец-то! — выдала ба, уворачиваясь от моих лап, и ловко поймала меня вытащенным невесть откуда покрывалом.

— Тодди! — торжествующе возвестила она в магфон, пока я ворочалась в темном душном плену. — У нее получилось!

Глава 3

— Ну возьмите меня! — страстно и с придыханием простонала я, вцепившись в ремень. Некромант невозмутимо разжал пальцы, и меня дернуло к земле. Рюкзак, который он держал и в который я вцепилась с отчаянием утопающего, оказался куда тяжелее, чем выглядел. К тому же коварный куратор держал его одной рукой, пытаясь второй сковырнуть крышку багажника печально знакомого раритетного магмобиля. Я уже собиралась было уцепиться за что-нибудь другое, как крышка поддалась и с душераздирающим поскрипыванием и леденящим уши скрежетом медленно и печально устремилась вверх. Мы внимали. В подозрительно попахивающих коньяком недрах обнаружилась китара и недовольная заспанная кошатина.

— Что тебе здесь надо? — печально вопросил некромант, глядя на шерстяного пришельца.

Сомневаться в здравом уме куратора по практике, разговаривающего с кошками, было не слишком этично, поэтому ответила:

— Не знаю, но надо.

Теперь, кажется, засомневался он, потому что обращенный на меня взгляд был полон той же печали, что сквозила в голосе.

— Еще не вечер, — то ли намекнул на несвоевременный визит, то ли поугрожал некромант.

— Мастер Холин, пожалуйста, я вот хотите даже просто в магмобиле посижу, пока вы где-то там будете что-то делать.

Сомнения усилились, потому что я тоже, честно говоря, сомневалась, что усижу внутри, поэтому использовала аргумент:

— И копать буду, где скажете. — Подумала и добавила: — И молчать.

— Иди, — обреченно согласился он.

Я возрадовалась, это значительно придало мне сил, поэтому брошенный на земле рюкзак я подняла сама и вскинула в багажник. Хрустнуло, отломившийся китарный гриф поддал дернувшейся кошке по мохнатому заду, шерстяная скотина взвыла, раздулась, как игольчатый пульсар, и, метнувшись поперек стоянки, ввинтилась между ног выходящего из служебной двери патрульного. С полминуты было тихо, потом раздался грохот, вой, и в отделении стало весело и нецензурно. Я попятилась и быстренько юркнула на заднее сиденье, пока Холин не передумал.

Мы тронулись. Оглушительно уютно ревело заклятье под днищем, на переднем щитке игриво подпрыгивали на тесьме-резинке жуткого вида глаза из искусственного меха, отороченные бахромистыми ресницами, заднее сиденье оказалось укрыто гобеленом дикой расцветки и снабжено подушечкой в форме сердца. Форма была анатомически правильная — ни один целитель не придерется. Только зеленая. Ненавязчиво, но провокационно тянуло коньяком.

Я так ошеломилась внезапной сменой интерьера, что забыла про обещание молчать. И вообще…

— Откуда? Мы же его, вроде как, обменяли!

— От него избавиться не легче, чем от тебя, — сказал Холин, покосился на меня через плечо и добавил: — Когда мы оттуда уходили, я показал старейшине знак надзора и нам его вернули. Сегодня утром. И ты обещала молчать.

— Да, простите… Мастер Холин, а куда мы?..

Я не успела договорить. Некромант резко затормозил, меня швырнуло вперед, на его локоть, запах коньяка усилился, с моей головы на рукав Холинской куртки свалились два серых, трогательно пушащихся у основания перышка.

— Хм, общалась с собратьями по разуму или просто линяешь?

Возможно, он и хотел бы услышать пояснения, а возможно, просто прикалывался, я в любом случае промолчала, говорить о первом разе с Холином все равно, что с Эфарелем о девственности, только краснеть и заикаться буду я. Да и неприлично это вне семьи обсуждать. И вообще первая половина дня какая-то слишком насыщенная: некроманта полапала, с эльфом почти целовалась почти голая, перекинулась вот… Теперь кажется, что перья у меня везде и плечи болят. Одно расстройство и неудобство от этих ведьмачьих сил, только и толку, что можно втихую часть темных заклятий подпитывать. Когда после пернатого казуса домой примчался папа, я уже была собой. За обедом меня еще слегка потряхивало, но следящие за каждым моим движением глаза только больше нервировали и