— Будь ты проклят! — прохрипел он. — Я недумал, что ты сумеешь все так просчитать.

Доул встал, пытаясь помешать Квернеру. Полынов бросился кним, но было ясно, что они не успеют. Никогда Дронго не ощущал себя стольогромным и беззащитным. И в этот момент раздался выстрел. Квернер пошатнулся,взглянул на Дронго и с грохотом упал на столик, опрокинув стоявшую на нем вазу.Все посмотрели на стрелявшего. Под пледом у сэра Энтони был пистолет, которыйтот успел вытащить и выстрелить первым. После этого он перевел пистолет наЭлизу Холдер.

— Нет! — крикнул комиссар Брюлей. — Этогонельзя делать, сэр Энтони!

Пистолет в руках старика дрожал. Элиза сидела выпрямив спинуи не глядя в его сторону. Сидела как безжизненная мумия, словно не собираласьболее никогда ни с кем разговаривать.

— Ты… — выдохнул сэр Энтони. — Я тебя… ты…как ты могла?.. Ты моя… — Он задыхался, продолжая держать пистолет вруках.

— Сэр Энтони, — строго сказал Доул, — отдайтепистолет. Квернера вы убили в порядке самозащиты. Мы все будем свидетелями, нострелять в миссис Холдер, нельзя.

— Она убила моего внука, — прохрипел сэр Энтони,уже собираясь нажать на спусковой крючок.

— Стойте! — крикнул Дронго. — Она ведь вашародственница! Ее родная сестра родила вам ребенка! Она тетя этого ребенка!

Сэр Энтони взглянул на молодую женщину. Если бы онашевельнулась, он бы ее убил. Но она сидела, даже не В глядя в его сторону,словно ей было все безразлично. И тогда он опустил пистолет и заплакал.

— Как ты могла? — беззвучно плакал старик. —Как ты могла? Бедный Роберт…

Подошедший комиссар Брюлей забрал у него пистолет.

— Вызовите полицию и врачей, — сказал он,обращаясь к Полынову. Тот кивнул головой.

— Глупец! — раздался недовольный голосХашаба. — Как будто не мог нас заранее подготовить.

— Он индивидуалист, — поддержал его Хеккет, —все время хочет быть первым.

— Господа, — строго сказал Доул, — только чтомистер Дронго сделал работу, за которую мы должны быть ему благодарны.

— Боюсь, что благодарность — это свойство благородныхлюдей, — добавил Симура.

В комнате находились четверо мужчин. Двоим было засемьдесят. Третьему — под семьдесят. И лишь четвертому — только сорок. Повозрасту он годился сидевшим напротив него пожилым людям в сыновья. Густыеклубы дыма наполняли комнату. Двое из присутствующих дымили своими трубками. Застолом сидели Мишель Доул, комиссар Брюлей и Кодзи Симура. А напротив в креслерасположился Дронго.

По предложению Доула они собрались в этом кабинетеизвестного английского клуба, чтобы отметить свое расставание. По желаниюДронго гонорар разделили на всех экспертов, приехавших в Дартфорд. На всех безисключения. На восемь человек. В том числе там были доли погибших Важевского иКвернера. Их семьям не дано было узнать обо всех подробностях, но внушительныесуммы на их счетах появились на следующий день.

Ужин был закончен, все необходимые слова уже были сказаны.Мужчинам подали чай. Двое из них достали трубки.

И тогда наступил момент, ради которого они собрались в этойкомнате. По знаку Мишеля Доула они отложили свои трубки и неожиданно поднялись.Дронго поднялся следом за ними, еще не понимая, что именно происходит. Троепожилых мужчин стояли перед ним. Высокий, худощавый, подтянутый, серьезныйМишель Доул, мягко и грустно улыбавшийся комиссар Брюлей и абсолютноневозмутимый Кодзи Симура, одетый почему-то не в обычный европейский костюм, ав национальный костюм японского дворянина. Дронго удивленно взглянул на них. Онне ожидал такого финала.

— Мистер Дронго, — сказал Кодзи Симура, —возможно, это наша последняя встреча не только в этом году и в этом столетии,но и в уходящем тысячелетии.

Дронго вдруг понял, что Доул пригласил его в клуб не простотак. Он не мог даже представить себе, что здесь произойдет нечто подобное.

— На протяжении последних лет самыми великими и самымиизвестными экспертами считались мой английский коллега Мишель Доул и егофранцузский собрат комиссар Дезире Брюлей, — торжественно произнес Симура.

— Вы могли бы назвать и свою фамилию, —пробормотал великодушный комиссар.

— Смыслом нашей жизни было служение людям и закону.Именно так, — подчеркнул Симура, — сначала людям и только потомзакону. Мы помогали там, где могли помочь. Мы разоблачали там, где нужно былоразоблачать. Мы проявляли милосердие там, где можно было проявить милосердие. Имы проявляли жестокость там, где она была необходима. Но нам много лет, мистерДронго. Мы принадлежим уходящему тысячелетию. А вы — человек нового миллениума,нового века. Сегодня мы принимаем вас в наш клуб, объединивший самых известныхэкспертов всего мира.

Отныне вы всегда можете рассчитывать на нашу помощь,понимание и поддержку.

Отныне вы равный среди равных.

Впервые в жизни Дронго почувствовал, что не может ничего сказать.

Впервые в жизни он почувствовал, как глаза наполнилисьслезами, а горло перехватил непривычный спазм. Он хотел поблагодарить, хотелпроизнести какие-то слова, соответствующие данному моменту. И не мог. На негосмотрели три пары мудрых и все понимающих глаз. Трое стариков стояли перед ним,и Дронго вдруг подумал, что сегодня он получает самую высшую награду в своейжизни, которую никто и никогда не сможет у него отобрать. Именно здесь, вЛондоне, на исходе тысячелетия, на исходе двадцатого века.

И тогда он внезапно понял, что именно он должен сделать. Онопустился на колени перед стоявшими напротив него людьми.

— Не равный, — сумел пробормотать Дронго, закусивгубу, — нет, не равный. Я сделал столько ошибок в своей жизни!.. Я такничему и не научился…

И он вдруг почувствовал, что может заплакать. Первый раз вжизни он может расплакаться счастливыми слезами. И впервые в жизни онпо-настоящему счастлив. Трое мужчин, дружелюбно смотревших на него, улыбались,они хорошо понимали его состояние. Дронго почувствовал, как предательская влаганаполняет его глаза. Ему было стыдно и приятно одновременно. Он стоял наколенях перед своими великими наставниками и беззвучно плакал, не стесняясьсвоих слез.

Потому что истинные мужчины редко плачут. А счастливымислезами не плачет почти никто. И если такое случается хотя бы один раз в жизнимужчины, значит, его жизнь удалась. Даже если он и не эксперт порасследованиям.