в ресторанах, где мы время от времени ужинаем, просто поразительна. Как будто люди соревнуются в том, кто проявит большее почтение к ней. Каждый вечер, когда я выходил с ней прогуляться на пару часов, я снова и снова чему-то удивлялся. Известные господа и дамы и даже дети с цветами в руках, завидев ее, спешили навстречу, чтобы вручить ей эти цветы. Не проходило и дня, чтобы ей не присылали цветы домой в вазах или горшках. Каждое утро я почти сорок минут занят тем, что поливаю их, пока не буду доволен результатом. Я не знаю, писала ли она уже тебе о своей новой причуде под названием „день имени“; пару лет назад ей взбрело в голову, что день рождения всего раз в году – этого явно недостаточно. Нужно придумать еще какой-то праздник. Так появился день имени. Чтобы определиться с датами праздника, она посмотрела календарь. Как тебе известно, ее зовут Иоганна Непомукина Хубертина Мария. Святой Хуберт, чей день мы отмечаем в ноябре, только один – так же, как и Иоанн Непомук. А вот Марий и Иоаннов достаточно много, что весьма приятно! И поскольку, как она сама это объяснила, ей трудно выбрать самый подходящий из этих дней, она будет праздновать каждый! Об этой ее прихоти быстро узнали по всей округе, и вскоре на каждый такой день имени стали приходить подарки и цветы от дальних родственников, соседей и просто знакомых. Ее балкон, смотрящий на монастырский сад, похож на огромную корзину с цветами. Она проводит там много часов за чашкой чая вместе с художниками, скульпторами, музыкантами, певцами и актерами. Впрочем, она благосклонна и к другим людям, но общество людей искусства для нее куда предпочтительней. Но все, кого она приближает к себе, молоды. Стариков она не любит. Мы с тобой уже тоже давно не молоды, но, как ее сыновья, мы всегда будем в ее глазах маленькими мальчиками. И определенно душой наша матушка моложе всех остальных. Настолько она бодра и жизнерадостна. Люди говорят, что, наверное, у нее где-то спрятан волшебный эликсир, но она только смеется.

Конечно, она властная. Никто не осмелится перечить ей в ее доме. Что же касается меня, то, будучи уже вполне взрослым и, следовательно, «воспитанным», я все же плачу ежедневно штраф за свои провинности. Пять марок, если опоздал к завтраку, двадцать марок за ироничную усмешку, тридцать марок, если мне вдруг не понравился кофе, десять марок за угрюмое лицо и т. д. Таким образом, каждый день я отдаю не меньше пятидесяти марок. Она же очень довольна этим новым источником дохода. Она совершенно не ценит деньги и готова помочь каждому, кто нуждается, и сама постоянно берет в долг, как студент. И конечно же она совершенно беззаботно накапливает неоплаченные счета, а потом отдает их тому из нас, кто навещает ее, и мы улаживаем все ее дела безвозмездно.

В остальном же все, безусловно, прекрасно. Я, как и другие, совершенно околдован шармом немолодой женщины, которую мы называем матерью. Все в ней гармонично. Даже едва заметные неточности как будто служат лишь для того, чтобы сделать общую картину еще более привлекательной. И тем не менее эта женщина…

Она отправляется в постель, едва пробьет одиннадцать. Я провожаю ее в спальню, желаю доброй ночи и возвращаюсь в свою комнату. Как-то раз я оставил в гостиной какую-то книгу и спустился, чтобы забрать ее. Проходя по коридору, я осторожно постучал в ее дверь. Ответа не было. Она еще никак не могла крепко спать, поэтому я снова постучал и осторожно приоткрыл дверь. В комнате горел слабый свет. Кровать пустовала. Я прошел через кухню в ее кабинет и увидел, что она сидит в своем кресле. Полностью одетая, она сидела, опираясь локтями на стол и подпирая голову руками. Ее глаза были широко раскрыты и устремлены в пустоту. Я шагнул, сначала бесшумно. Потом я уже попытался привлечь ее внимание. Но она меня не слышала. Я очень испугался – вдруг ей нехорошо? Но вскоре я успокоился. Ведь она дышала. Так что я опустился на диван поближе к ней и стал наблюдать.

Она не шевелилась. На ее лице не дрогнул ни один мускул, жили только глаза. Иногда мне казалось, что по ее телу пробегала едва заметная дрожь. Но возможно, мне это просто показалось. Ни один светильник не горел. Комнату освещала луна августовской ночи, которая заглянула внутрь через широко открытое окно. Наша матушка утопала в этом серебряном сиянии. Я был так же спокоен, как и она. Я ждал, ждал, что что-то произойдет. Ничего не происходило. Я услышал, как часы на лестнице пробили половину двенадцатого.

Я был совершенно уверен в том, что прикоснулся к какой-то тайне, но у меня не было ни малейшего представления, с чем именно я имею дело. Ничего не произошло, совсем ничего. Наконец она вышла из этого странного транса, вздохнула и улыбнулась. Поднялась, снова улыбнулась и сделала пару нетвердых шагов к окну. Определенно она не была полностью в сознании. Я видел, как она отломила увядшие листки герани и выбросила в окно. После чего вернулась и, так и не заметив меня, направилась в спальню.

Я подкрался к двери и стал прислушиваться. Я слышал, как она умылась, разделась и легла в постель. Уже через некоторое время послышалось ее умиротворенное сопение. Я осторожно вышел из комнаты. Часы еще не показывали половину первого. Получается, это ее состояние продлилось где-то не больше сорока минут.

На следующий день я продолжил свои наблюдения. Я прокрался в ее кабинет, как только она отправилась спать, и ждал в своем укрытии. Я прождал много часов, но она так и не пришла. Однако на четвертую ночь все повторилось. Не в то же самое время, как в первый раз, немного позже. Вероятно, она ждала, осознанно или неосознанно, полного восхода луны. Она снова вошла в комнату и села в кресло. На этот раз это было другое кресло, на которое падал свет. Даже ее положение в этот раз изменилось. Ее руки теперь покоились на подлокотниках, а взгляд был устремлен в окно. Я следил за временем. Ровно тридцать шесть минут она просидела без движения. Потом она снова вернулась к себе.

Следующие несколько недель ничего не было. Я понял, что это происходит только в полнолуние, поэтому стал ждать сентября. И снова она пришла. И снова все повторилось. Но в ту ночь произошло нечто приблизившее меня к пониманию этого феномена. Пока моя мать, распустив