Ольга протянула изящную узкую кисть в белой лайковой перчатке:

— С радостью.

Граф вновь делал чудеса — это был его любимый танец. Фигуры у него выходили удивительно ловкими, так что многие кончили светскую болтовню и с интересом наблюдали.

Соколов отвел партнершу к матери, хотел раскланяться, но вдруг Ольга, вновь покраснев, с некоторым испугом и восторгом одновременно произнесла:

— А вот и государь к нам приближается…

Государь, заметив Соколова, обрадовался его появлению. Он не стал посылать за ним адъютанта, а самым демократичным образом подошел к нему.

— Дамы простят меня, если на короткое время я лишу их компании графа? — учтиво спросил государь.

Взяв Соколова под локоть, государь отвел его в сторону и негромким, но хорошо слышимым голосом сказал:

— Я очень рад, что вижу, граф, вас. Я не поверил дурному слуху, знал — Соколов жив.

— Спасибо, государь! Тешу себя надеждой, что я еще могу быть полезен великой Российской империи.

Государь легко коснулся руки Соколова и каким-то проникновенным голосом произнес:

— Вы очень, очень нужны, граф, России. И мне лично нужны. — Государь на мгновение замялся, но справился с сомнениями, решительно произнес: — У Алексея частые боли в спине и в животе. Были случаи и внутреннего кровотечения. К тому же еще осенью 1912 года Алексей неудачно потянул в паху ногу, когда мы были в Беловеже, — новое кровоизлияние. Мы перепробовали все средства, всех лучших докторов. Здоровье наследника наблюдают лучшие доктора — лейб-педиатр Раухфус и лейб-медик Острогорский. Профессор Федоров прописал лекарства, наступило некоторое улучшение. Надолго ли? Боткин сказал, что необходимо попробовать физкультурные движения. И сам Алексей верит в их пользу. Составьте для него систему, Аполлинарий Николаевич…

Соколов вдруг увидал в государе не могущественного самодержца, а нежного, любящего отца, исстрадавшегося за любимого сына и с надеждой прибегающего к последней, быть может, надежде.

— Хорошо, государь, я сделаю все, что в моих силах! — заверил Соколов.

И свет надежды словно озарил необыкновенно благородное, красивое лицо государя.

В тот вечер Соколов был необыкновенно весел. Он расточал комплименты дамам, много танцевал, поговорил с французским посланником — старым приятелем отца, общался с друзьями — шефом жандармов Джунковским, председателем императорского «Геркулес-клуба» Гарнич-Гарницким, обнялся с Кошко.

Последнему он признался:

— Аркадий Францевич, я уже давно не ищу приключений, они сами находят меня. Ведь не встреть я случайно тебя на Моховой, скольких испытаний избежал бы!

Кошко вдруг хитро сощурился:

— Мне сейчас полковник Генерального штаба Боде сказал, что на вечернем представлении в цирке Чинизелли какого-то мужчину львы разорвали. Это не твоя ли рука?

Соколов провел, словно малышу, ладонью по голове начальника сыска:

— Нет, это не моя рука, — и внушительно добавил: — Это рука Божья.

В сопровождении двух адъютантов появился наследник Алексей Николаевич. Вместе с Соколовым они прошли в соседний тихий зал. Соколов, расположившись за столом, записал для наследника гимнастические упражнения и тут же показал их. Посоветовал:

— Прикажите, чтобы вам, ваше высочество, доставили арабские мячи — они небольшие, резиновые. Очень хорошо их носить с собой и сжимать: кистевая сила разовьется чрезвычайно. Кистевая сила весьма важна в атлетике.

В этот момент явился государь. Наследник воскликнул:

— Папа, вы помните, как Аполлинарий Николаевич двумя пальцами спичку ломал? Я пробовал-пробовал — не получается. — Обратился к Соколову: — Можно попросить, покажите, пожалуйста, папа не видал?

Явился фельдфебель Щеголь, на подносе он держал коробок серных спичек. Соколов взял указательным и большим пальцами спичку, нажал — трах! Спичка переломилась пополам.

Государь улыбнулся, Алексей в восторге захлопал в ладоши:

— Браво! А еще можно?

Соколов принял положение «упор лежа». Затем он стал отжиматься, упираясь в паркет лишь большими пальцами. Отжавшись двенадцать раз, из положения лежа прыжком встал на обе ноги.

Соколов объяснил:

— Упражнение на первый взгляд самое простое. Однако я никого еще не встречал, кто его мог бы уверенно делать. Знаменитые атлеты Поддубный и Железный Самсон с этим упражнением не справились. Лишь Людвиг Чаплинский сумел отжаться раза два-три, но не больше.

Государь взглянул в лицо Соколова:

— А можно вас, граф, затруднить просьбой?

— Государь, моя жизнь принадлежит вам!

— Спасибо! В такой памятный день, когда отмечаем столетний юбилей славы российского оружия — победы под Лейпцигом, — можно всем гостям показать, что есть еще богатыри на русской земле?

— Весьма охотно, государь!

— Мне это будет особенно приятно, ибо нынче прибыли во дворец все иностранные посланники. Ведь вы, Аполлинарий Николаевич, для всех замечательный образец силы.

— Я уверен, что ни один иноземец не повторит то, что сделаю сегодня. Но это случится лишь тогда, когда вы, государь, дадите разрешение садиться за стол.

Государь не удивился, он сказал:

— Мне уже доложили, что столы готовы, — и повторил: — Да, да! Пусть восхитятся русским богатырем.

* * *

Когда праздничный ужин был в самом разгаре, государь вдруг подал знак. Сразу же умолк оркестр, гости перестали стучать приборами и звенеть хрусталем.

Государь произнес:

— Наша земля испокон веку славилась людьми необычайной отваги и силы. Один из них сидит за нашим столом. Имя его знает вся Европа. И я смею полагать, что наш герой простит мою просьбу. — Государь обратился к сыщику: — Граф, благодарю вас за то, что вы сегодня любезно согласились показать нам высокий образец ловкости и силы. Пьем за богатырские успехи знаменитого силача.

Все поднялись и дружно выпили.

Отовсюду раздались голоса, гости с энтузиазмом захлопали в ладоши:

— Просим, умоляем, граф!

Соколов встал со своего места. Отодвинул кресло.

В зале наступила мертвая тишина.

Соколов отошел от стола на аршин и слегка присел. И вдруг, мощно взмахнув руками, он оттолкнулся от пола обеими ногами, взлетел в воздух, поджав ноги, и… перепрыгнул широченный, более сажени в ширину, накрытый праздничным ужином стол.

— Нет, это просто невероятно! — прошептал государь. Зал разразился громовыми аплодисментами. Седовласые иностранцы задумчиво качали головами: