— Сеньор Иаков, — сказал человек, стоявший в темноте на неосвещенной улице. — Мой хозяин очень болен и просит вас немедленно прийти к нему. Или как только сможете, он знает, что вам придется потихоньку уйти со свадьбы. Он очень извиняется, но ему кажется, что умрет, если не получит помощи.

— Кто твой хозяин? — спросил Иаков.

— Сеньор Пере Пейро.

— А кто ты? Судя по голосу, не слуга сеньора Пере.

— Я просто-напросто посыльный, сеньор Иаков. Думаю, слуга сеньора Пере ухаживает за ним.

— Можешь сказать, что у него болит, чтобы я знал, что брать с собой?

— Мне сказали, что у него тяжесть в груди и затрудненное дыхание — от боли он едва может вдохнуть достаточно воздуха.

— Ясно, — сказал Иаков.

— Я должен вернуться, сообщить, что вы идете, — сказал посыльный, и черная фигура растаяла в черноте ночи.

— Ну, что ж, Исаак, друг мой, — сказал Иаков. Повернулся, споткнулся в темноте и ухватился за руку Исаака. — Извини. Кажется, я выпил больше, чем следовало. Беспокоясь о моем пациенте и о том, состоится ли это бракосочетание… Глупо с моей стороны. Ханна! — позвал он. — Принеси мне воды.

Подбежала девочка-служанка с кувшином и чашкой. Налила в нее воды и подала ему. Он жадно выпил, велел вновь наполнить чашку и выпил снова. Потом протянул сложенные в пригоршню руки, девочка налила туда воды, и он умылся.

— Теперь лучше. Найди Абрама, умница. Скажи, пусть немедленно идет к сеньору Пере.

— Может, позволишь заняться этим мне? — спросил Исаак. — Я возьму с собой Юсуфа и кого-нибудь из слуг, кто знает дорогу. Похоже, кому-то нужно срочно идти туда.

— Ничего подобного, — сказав Иаков. — Этот посыльный дурак. Сеньор Пере время от времени страдает этим. Его это очень беспокоит, но вызывается Усталостью, огорчением, и лечится легко. Волнений в последнее время у него было много.

— Чем ты его лечишь?

— Ты прекрасно это знаешь, друг Исаак. Этот рецепт я узнал у тебя еще мальчишкой. Это твоя травяная смесь для успокоения духа и смягчения боли, настоянная в теплой воде.

— Ты пользуешься теми травами, что я указал тогда?

— Да, и у него их большой запас; думаю, когда Абрам придет туда, он уже будет спать. В доме все знают, как готовить настой. Если он страдает от чего-то иного, Абрам пришлет за мной. Он умный, толковый, когда это нужно.

Абрам выслушал сообщение, которое прошептала ему служанка, и повернулся к Юсуфу.

— Мне нужно идти. У одного из пациентов сеньора Иакова, христианина и значительного человека, приступ.

Юсуф увидел, что сеньор Иаков и Исаак возвращаются к столу и садятся.

— Твой учитель не идет?

— Нет. У сеньора Пере эти приступы постоянно. Я знаю, что делать. Пошли со мной. Так мы сможем, уходя, прихватить больше сладостей с кухни. Или предпочтешь остаться на танцы?

— Еще будут танцы? — сказал Юсуф и поднялся.

— Мы возьмем с собой Мордехая, слугу сеньора Иакова. Он будет рад уйти и не убирать со столов за гостями. Очень это не любит. Пошли, найдем его.

Когда Абрам встал, все гости подняли крик.

— Что это? — спросил Юсуф.

— Ты что, никогда не бывал на свадьбе? — спросил Мордехай. — Невесту ведут в постель. Это весело, но мне надо идти. Можешь остаться, если хочешь, — добавил он с унылым видом.

— Лучше пойду с вами, — сказал Юсуф.

Бонафилья съежилась под тонкой вуалью, а Давид перешучивался с друзьями и соседями, которые сопровождали их к дому. Так и полагалось, все были довольны. Толпе были нужны развязный жених и ежащаяся невеста.

— Терпеть не могу те свадьбы, где невеста выглядит очень довольной собой и перешучивается с музыкантами и мальчишками, — сказала одна из женщин.

— Ты знаешь, почему эти невесты не нервничают, — злобно сказала ее приятельница. — Но Бонафилья выглядит не просто нервозной, так ведь? У нее такой вид, будто идет на виселицу.

— Ну — матери у нее нет. Может, она не знает толком, чего ожидать. Сеньора Руфь была бы должна объяснить ей.

— Или ее служанка. Я слышала, у нее своя служанка.

— Небось забила голову страшными историями о том, какими бывают брачные ночи. Кто будет укладывать невесту?

— Руфь, ее сестра из Эльны, и Ракель, подружка невесты. Вон они.

И среди ободряющих выкриков, взрывов смеха и непристойных намеков четыре женщины вошли в дом и поднялись в приготовленную для невесты комнату.

А в доме выкрики и смех толпы смешались с последним, торжествующим воплем сеньоры Хуаны, Родившей сына в приготовленные руки повитухи.

— Очень красивый мальчик, сеньора, — сказала она. — Замечательный, большой, с виду крепкий.

— Я хочу подержать его, — сказала Хуана, и повитуха положила его, как есть, на ее руку. Протянула ей чистый платок, и жена Арнау осторожно вытерла ему рот, нос, лицо.

— Ты очень похож на своего папу, — сказала она. — Вылитый он.

И снова в этот день по ее лицу потекли слезы.

— Я очень счастлива. Кто-нибудь, немедленно идите к Арнау, скажите, что у него сын. И приведите Маргариду.

После долгих усилий Эсфири, которой не то помогали, не то мешали остальные женщины, с Бонафильи были сняты свадебные одежды, и она была одета в сорочку из вышитого шелка. Ей помогли улечься в постель, натянули покрывало и пошли к двери.

— Ракель, — сказала Бонафилья, схватив ее за руку и удержав. — Что я скажу?

— Не знаю, — ответила Ракель. — Думаю, это будет зависеть от того, что скажет он. Но тебе нужно будет сделать все возможное. Мы больше не можем оставаться и помогать.

— Я притворюсь спящей, — сказала Бонафилья.

— Думаю, делать этого ни в коем случае не стоит, — ответила Ракель. — Желаю удачи, — добавила она и вышла.

Когда Давид вошел в комнату новобрачных, из многих свечей горела только одна. Она находилась в дальней от кровати стороне комнаты, стояла так, что раздвинутые до отказа портьеры кровати затеняли лицо Бонафильи. Он был все еще одет в свадебный наряд, ниспадающее широкими складками одеяние, сшитое из одного куска ткани. Это старомодное изящество очень шло ему; в нем его красивое лицо становилось пугающе властным, он походил на короля или древнего, пришедшего вынести приговор пророка. Давид взял свечу и подошел к кровати. Бонафилья лежала на спине, глядя на него расширенными от страха глазами. Он повернулся, зажег еще три свечи, поставил ту, что держал, на стол, где она освещала его лицо, и сел у конца кровати.

— Сядь, Бонафилья, — сказал он. — Не люблю смотреть на людей сверху вниз, когда разговариваю с ними.

Испуганная, она суетливо поднялась в сидячее положение.