Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Роуса делает глубокий вдох.
– Чердак прежде был заперт. И теперь Йоун думает, что ты станешь распускать слухи, и… и его обвинят в seiðr и казнят.
– Он думает, что я собираюсь его на костер отправить? – хихикает Катрин.
– Как ты можешь смеяться? Он в бешенстве!
– Ох, Роуса, я была замужем и знаю, как успокоить разбушевавшегося мужчину. Я буду смиренна и тиха, как сама Пресвятая Дева. – Глаза ее блестят, и Роуса неуверенно улыбается в ответ.
Катрин берет ее за руку, они выбираются в снежную мглу и бредут через огромные сугробы. Мир стал совсем крохотным – не видно ни холмов, ни неба, ни бескрайнего моря, и только они вдвоем – два крошечных островка тепла и жизни в этой мгле.
Со всех сторон скалится, обнажая кривые зубы, незнакомая снежная пустыня.
Когда они входят в дом, Пьетюр, напряженно подобравшись, сидит в baðstofa и обтачивает ножом край выброшенной на берег коряги. Вид его внушает страх: весь он точь-в-точь каменная глыба, выкорчеванная из земли и перенесенная в тепло дома, но по-прежнему хранящая в своем неостывшем нутре грозную память о вулканическом прошлом.
Он поднимает глаза, и взгляд его перебегает с Роусы на Катрин.
– Йоун хочет вышвырнуть тебя на мороз.
– Ну, значит, он просто болван. Ведьм или топят, или сжигают, – говорит Катрин. – От снега толку мало, и раз уж ты меня предупредил, я еще и парочку одеял у вас прихвачу. А изнутри меня согревает адское пламя.
Губы Пьетюра кривятся.
– Я сказал ему, что ты слишком умна, чтобы трепать языком почем зря.
– Я уже сто раз могла бы его погубить, давным-давно. Но предпочла молчать.
– Так я и думал. Будь с ним помягче. Он еще слаб.
Она кивает, обменивается с ним понимающими взглядами и поднимается по лестнице на чердак.
Роуса хочет последовать за ней, но Пьетюр качает головой.
Она пытается протиснуться мимо него.
– Это мой дом.
Он обхватывает ее запястье, почти не сжимая, но она чувствует, какая сила таится в его пальцах.
– Я не даю тебе пройти, чтобы ты не тратила сил зря, – говорит Пьетюр. – Можешь подняться к нему, если хочешь, но он все равно выставит тебя вон.
Роуса вырывается и потирает запястье в том месте, где он дотронулся до нее.
– Я не заразен, – смеется он. – В нечисть не превратишься.
Вдруг наверху начинается громкая перебранка, а затем раздается поскрипывание досок, вскрик и грохот.
Роуса и Пьетюр бегут к лестнице. Роуса взбирается на чердак первой.
Йоун лежит на полу, а Катрин склонилась над ним. Поначалу Роуса думает, что Катрин ударила его, но затем понимает, что он силится подняться на ноги, а она не дает ему это сделать. Оба они напряженно всматриваются в темный угол чердака, где сидит птица, стоит колыбелька и пол процарапан руническими надписями. Лица у них хмурые, осунувшиеся.
– Он хотел встать и упал, – объясняет Катрин с деланой веселостью в голосе. – Но вроде бы остался цел. Давай же, Йоун. – Она наклоняется, подхватывает его и что-то шепчет ему на ухо. Вид у нее свирепый, и Роуса ждет, что Йоун прикрикнет на нее, но он кивает.
– Зачем ты встал? – недовольно спрашивает Пьетюр. – Рана могла опять открыться.
Катрин, помогая постанывающему от боли Йоуну улечься обратно на тюфяк, отвечает:
– Он сказал, что хочет попробовать свои силы. Я его предупреждала, но ему же, как всегда, лучше знать.
В голосе Катрин мешаются враждебные и опасливые нотки; она словно готовится дать отпор дикому зверю и, за напускным яростным напором пытается скрыть свой страх, пронизывающий все ее естество.
Однако в лице Йоуна нет враждебности; оно бледно, как свечной жир. Шея и грудь его блестят от пота, и он глотает воздух с усилием, явно превозмогая боль. Роуса с изумлением замечает, что он и сам выглядит напуганным.
В темноте у нее за спиной снова и снова бьет крыльями кречет; он пытается взлететь с насеста, но привязь всякий раз тянет его обратно.
– Успокой его, Пьетюр, – с трудом говорит Йоун. – Не то он запутается и сломает крыло.
Катрин не выказывает ни малейшего удивления, когда свеча Пьетюра вырывает из мрака очертания птицы и колыбельки.
Пьетюр осторожно приближается к кречету, хватает его прежде, чем тот успевает взлететь, и сажает обратно на насест. Птица застывает на жердочке, раскрыв клюв и слегка растопырив крылья. Ее поза выражает крайнее беспокойство.
Роуса слышала, как мужчины говорили, будто кречетам во время охоты помогает не только зрение, но и слух: они способны расслышать бешеное биение кроличьего сердечка. Должно быть, целый хор колотящихся сердец сбивает птицу с толку.
Когда Йоун успокаивается и дыхание его выравнивается, все трое возвращаются в baðstofa.
Катрин хватает Роусу за руку и притягивает к себе, чтобы Пьетюр не расслышал.
– Эти руны, – шепчет она. – Ты можешь их прочесть?
Роуса качает головой.
– Это древняя магия. – Глаза Катрин широко распахнуты. – Обман и рассечение сердца.
– То есть…
– Убийство. Кто-то хотел навлечь на тех, кто живет в этом доме, болезнь и смерть.
Роусе становится холодно.
– Но кто…?
– Их не было здесь до того…
– До того, как появилась Анна?
– До того, как Йоун запер чердак на замок.
– Но кто же…?
Катрин смотрит на нее тяжелым взглядом.
– Это руны болезни и смерти. И Анна… Я не могу не думать, что…
– Но Йоун не стал бы…
– Нет. Не думаю. Но теперь я его как будто совсем не знаю.
– Может, Пьетюр?
– Может быть. Но кто бы ни вырезал эти надписи, дом ваш проклят, а Йоун и Пьетюр опасны. И это еще не все, Роуса. – Катрин крепче стискивает ее руку. – Половицы в углу, под кучей тряпья, выпачканы кровью. Ее пытались оттереть, но мой муж был рыбаком, и уж я-то знаю, как выглядит кровь.
Роуса вспоминает нож, засохшие бурые пятна, прядь спутанных белокурых волос. Внезапно все складывается, будто к замку наконец нашелся подходящий ключ.
– Йоун! Он, значит… – Она зажимает рот руками.
Взгляд Катрин темнеет.
– Тут что-то другое.
– Ты говоришь, Анна его боялась?
Катрин молча кивает, кусая губу.
В голове у Роусы полный сумбур.
– Мне нужно бежать отсюда. Я уеду, как только начнется оттепель.
Катрин отскакивает от нее: по лестнице спускается Пьетюр.