Алекс, не привыкший к моей глупости, хмурится.

– Да чтоб он сдох, – бросает он резко, грубо и безапелляционно.

Я замираю, пораженная его реакцией. Он будто вылил на меня ведро холодной воды. Как я себе представляла этот разговор? Неужели я так недальновидна?

Он действительно злится: вена на шее набухла, голубые глаза даже в темноте гневно горят. Меня пугает его реакция. По спине бежит неприятный холодок. Осознание жестоко: Алекс ненавидит Квантана.

– Надеюсь, твои вопросы подошли к концу, – звучит немного грубо. После он прикусывает губу и просит прощения: – Извини, Эль, я устал. Пойду, пожалуй. Но, если захочешь рассказать про своего бойфренда, я с радостью послушаю, – он слабо ухмыляется, но я не улыбаюсь в ответ.

– Спокойной ночи, – говорю я скорее по инерции.

Сердце бьется в груди, руки трясутся, а воздуха в груди не хватает.

– Скорее, доброе утро, – шутит брат, не замечая моей растерянности.

Он подмигивает и закрывает за собой дверь. Я чувствую лишь его холодный взгляд и полный ненависти тон. «Да чтоб он сдох…»

В этот раз я нарушаю традицию и сама забираюсь в постель к Марион. Она не спит. Я чувствую это по напряженным мышцам спины.

– Мар, – зову я.

В ответ – тишина.

Я начинаю обнимать ее, щекотать, и она сдается.

– Ты была с ним? – спрашивает она, и мы обе прячем головы под одеялом.

– Да, – шепотом отвечаю я.

– И как?

Я не знаю, как описать ураган чувств, бушующий внутри. Молчу, затем шепотом признаюсь:

– У меня такое ощущение, что он – моя недостающая деталь. Может, звучит наивно, но чувства не обманешь.

– Это любовь, – тихо подводит итог Марион и кладет голову мне на плечо. – Она бывает всякой: нет ни правил, ни устоев, ни законов. Каждый чувствует по-своему.

– Это тупое сумасшествие, – бормочу я себе под нос. Затем продолжаю: – Прости, что накричала на тебя.

Мар улыбается:

– Я подумаю над этим. Но меня волнует другое: что будет дальше?

Я нервно тереблю пальцами край майки.

– Я в полной растерянности, но назначила ему свидание. Однако после разговора с Алексом ни в чем не уверена, – признаюсь я.

Марион приподнимает голову:

– Скажу тебе честно, Эль. Если бы я знала, что Алекс ждет и хочет меня видеть, я пошла бы по всем головам этого мира. Наплевала на все и вся и встретилась бы с ним. Но это я. Тебе нужно принять решение самостоятельно.

Я ничего не отвечаю и закрываю глаза. Говорить больше нет сил, у меня одно отчаянное желание – отключить мысли и не думать, не думать ни о чем и не принимать никаких решений. Превратиться в бревно, плывущее по течению. Но я – человек, и мне дана жизнь. Порой она несносная и сложная. А самое главное, мою жизнь определяет мой выбор. Бездействие и действия в стиле а-ля страус, чья голова в песке, – тоже выбор. Вот только, куда он меня приведет? И скрывается ли счастье в пучине песка под моей головой? Я знаю, что нет. Но можно ли идти против человека, которого любишь? Как объяснить все Алексу, и поймет ли он меня? Скорее всего, тоже нет. Ведь я не обладаю инструментами, способными изменить его взгляд на жизнь.

Я засыпаю с беспокойными мыслями, зная, что следующие двадцать четыре часа мне предстоит сделать выбор, который изменит мою жизнь. И пути назад не будет.

* * *

В понедельник утром я похожа на зомби: за все выходные спала часов пять, не больше. Я захожу на кухню в надежде на кофе, и Марион, будучи лучшей сестрой на свете, тут же сует мне под нос кружку с терпким ароматом.

– С молоком, – предупреждает она, и я благодарно киваю.

Обычный кофе, без сахара и молока, я пить не могу.

– Мы опаздываем, – предупреждает она, стуча пальцами по часам на запястье. – Давай три глотка – и побежали.

Я почти залпом выпиваю содержимое кружки, хватаю рюкзак, и мы быстро спускаемся по лестнице.

– Не могу поверить, что первый урок – математика с невыносимым Вьяно, – бурчит Марион.

Я же готова выть.

– О нет! Я не сделала математику.

– Ну ты даешь! Это будет его день.

Я грустно поджимаю губы. Списать нет времени, а слушать его упреки и видеть победное выражение на лице не хочется.

Мы почти доходим до школы, как нам навстречу, вразвалочку и в солнцезащитных очках, идут Вал и Лео.

– На дворе осень, на небе тучи, и вы в своих очках выглядите, как минимум, смешно, а как максимум, тупыми пятилетками, которым мама подарила первые очки, и они теперь – чертовы брюсы уиллисы, – ехидно замечает Марион.

– Изыди, нечистая сила, – со всей серьезностью говорит Вал и, как проповедник, начинает креститься.

Лео дает ему подзатыльник:

– Слева направо болван, по крайней мере в католической церкви.

– Да плевать, – равнодушно отзывается Вал, почесывая затылок. – Голова и так трещит, а ты еще решил добавить.

– Что с вами? – спрашиваю я. – Бурная ночка?

– Нам требовался загул, – признается Валентин, – Лео, чтобы забыть тебя, мне… а мне не нужна причина повеселиться, – с наглой улыбочкой сообщает он и тут же хмурится.

Лео настолько усталый, что не реагирует на его очередную «мегаумную» реплику.

– Видать, вам было реально весело, – со смешком в голосе произносит Марион. – Вьяно будет счастлив видеть вас в таком состоянии.

Валентин тут же приподнимает подбородок и гордо выпрямляет спину:

– Я сделал всю домашку и плюс к этому дополнительные задания, которыми он меня завалил. Так что я красавчик и готов к бою.

Лео со стоном хватается за виски:

– У нас была домашка?!

Марион начинает смеяться.

– Эль, кажется, в твоем клубе лузеров – пополнение.

Я останавливаюсь на углу и тяжело вздыхаю:

– Я не пойду в школу.

– Опасное решение, особенно после твоего субботнего исчезновения. Антуан до сих пор злится. Да и ты, я думаю, не готова к очередному серьезному разговору.

В воскресенье утром папа устроил мне головомойку, которая длилась рекордные два часа. Обычно ему становилось скучно после пятнадцати минут, но не на этот раз. Видно, он действительно разнервничался, не найдя меня дома.

– Я с тобой, – говорит Лео. – В любом случае, серьезный разговор Антуана – цветочки, по сравнению с гневной тирадой самодовольного Вьяно.

Я согласна с ним как никогда.

– Как хотите, – пожимая плечами, уступает Мар, – тогда мы с Валом пошли, а то схлопочем опоздание. Держи телефон включенным, – просит она.