Сделав круг по центру, мы в темноте позвращаемся к площадке воркаута. Она уже пуста…

Подходим к тачке Дэна, припаркованной чуть подальше.

— Куда тебя отвезти?

— Никуда, — неуютно пожимаю плечами.

— Так не пойдёт.

— Ты, давай… А я ещё погуляю.

— Не гони. Номер его диктуй, — достаёт телефон.

Но ком в груди мне не позволяет пойти этим путём. Он такой… тяжёлый, где-то на фоне. Я его ещё не осознала и не разглядела. И ничего по нему не решила. Он просто есть.

— Не помню…

— Сама звони.

— Телефон сел.

— В машину, — открывает мне дверь.

Ставит мой телефон на зарядку.

— Адрес.

И дешевле сказать. А потом уж решу — иду я домой или не иду.

Мы едем.

— Яська, ну не гони только, ладно?

— Я спокойна.

Я и правда как удав. Внутри всë застыло. А может, это такая, форма истерики.

— Это и пугает.

Дэн хорошо меня знает.

— Вот здесь тормози, ночью во дворе не развернуться. Там тачки друг на друге стоят.

Отдаёт мне телефон.

— На связи.

Киваю.

Я иду не домой, а на детскую площадку под деревья. Присаживаюсь на качели. В наших окнах света нет.

Смотрю на телефон — включить или нет? Разговаривать с ним не хочу. Но и уйти почему-то отсюда не могу.

Но всë-таки включаю.

У меня в мессенджере несколько голосовых.

И тьма пропущенных вызовов от него.

Дверь подъезда хлопает.

Иван…

Вылетает, оглядываясь. Но я в тени, меня не видно.

Останавливается под фонарем. Смотрит в экран.

— Какого хрена ты не отвечаешь мне?! — орёт он, записывая голосовое. — Где ты?? Яся!! Ты обещала возвращаться! — срывается голос.

Поднимает взгляд к небу, проводя пятерней по волосам.

Ещё одно голосовое.

— Ты обещала всегда быть родной! Всегда!!

Мой телефон пиликает, принимая.

— Где ты?! Напиши мне. Пожалуйста!! — с чувством, с отчаянием. — Зараза!..

Ладно…

— Чего так орать? — бурчу я с качелей.

Рывком оборачивается.

Смотрим друг другу в глаза. Тяжело сглатывает.

— Ты что творишь?… — растерянным шёпотом.

— А ты?

Закрывает глаза.

Достаёт пачку сигарет, сдергивает пленку.

— Отдал, — протягиваю руку.

Мнётся несколько секунд.

Подходит, отдаёт. Садится рядом, на соседнее сиденье.

Качаемся в тишине. Только качели поскрипывают.

Фонарь гаснет.

— Дай руку… — протягиваю в его сторону свою.

— Не видно нихера… — на ощупь ловит мои пальцы.

— Член достань, подсвети…

— Шизанутая, — замученно смеётся он.

— Я тебя тоже…

Просыпаюсь первой, ещё до будильника.

Вчера молча обменялись паролями на телефонах, аккаунтах, установили взаимную локацию… И обоих немного отпустило. Он не полез в мои переписки, я — в его. Но стало легче, словно «общего» стало больше, а мы — ближе.

Кручусь в его руках, разворачиваясь лицом к нему.

Он сползает чуть ниже, прижимаясь лицом к моей груди.

Тяжело вздохнув трётся щекой, сжимает чуть сильнее.

Не спит…

Рисую медленно пальцем по выбритой полосочке вдоль виска за ухо до затылка. Целую в бровь. Там свежий рубец… Это он в бассейне тогда.

— Будь всегда со мной, пожалуйста, — шепчет.

Киваю.

— Всегда и навсегда. Даже если мы ссоримся.

— Я с тобой, — глажу губами его лицо.

— Поедешь со мной сегодня? Не хочу без тебя никуда…

В обед у меня зачет по первой медицинской помощи. А утро свободное.

— Поеду.

Мы закрываем глаза и досыпаем оставшиеся полчасика до звонка будильника.

Сегодня у них тренировка в бассейне. Огромная чаша на пятьдесят метров. Школа снимает три дорожки. На первой — малышня. На второй — тренер по подводному плаванию отрабатывает с самбистами «дыхание», на третьей заплывы на скорость.

Ваня слушает невнимательно, постоянно отвлекаясь, то на меня, то с парнями болтает.

Я плаваю на первой с ребятней. И Бес тоже там. Неутомимо подкидывает мальчишек, учит крутить сальто, нырять, плавать. И даже улыбается!

Повиснув на разделительных поплавках, растворяюсь в голосах…

Возле меня на шезлонге две молодых женщины. Таких… «губоногих», как говорит бабушка. С явным апгрейдом на лицах.

— Мм… какой, смотри… — едят взглядом Бессариона.

Он стоит там, где вода по пояс и торс у него, конечно, залипательный. И улыбка у него очень харизматичная. С улыбкой он сразу выглядит моложе, легче, мягче.

— Как его из этих лягушат выцарапать? — меняют они позы, на более манящие, не сводя с него глаз. — Час уже как с ними барахтается…

Но Бессо глаз на телочек не поднимает, он внимательно следит за детьми. Половина из них даже пока плавать не умеет.

— Стася, — окликает он малышку.

Я тоже перевожу на неё взгляд. Обняв, плавательную пенку стоит на мели. Губы дрожат.

— Иди к нам?

Отрицательно качает головой, вежливо улыбнувшись.

— Я поплаваю с ней! — опережая Бессо, иду к Стасе.

— Ты чего трясешься? Замёрзла?

Кивает.

— Пойдём, погреемся.

Усадив на шезлонг, ищу её полотенце.

— Это?

— Да.

Полотенце застиранное, сероватое со штампом интерната. Пахнет хлоркой.

Капец…

Но моë уже влажное. И я накидываю ей на плечи то, что есть. Растираю, прижимаю за плечи к себе.

Она виском прижимается к моему плечу. Очень горячая. Дрожит…

У меня как-то неспокойно внутри.

Может, у неё жар? Она такая молчаливая и щеки горят.

— А тебе температуру на входе измеряли?

— Угу…

Кладу руку на лоб, как мама мне, когда я болею. И мне опять кажется — горячо. Жалко, что Алёны сегодня с самбистами нет.