с левой стороны. Там стояло еще два Черных Костюма.

– Никак не пробраться, – сказал я какому-то французу. Минуту назад я наступил ему на ногу, и теперь он почему-то оказался рядом со мной.

– Pouvez-vous me dire ce qui se passe dans la cathédrale?[33] – спросил он.

– Ви[34], – ответил я.

Я обошел собор справа и забрел на маленькое средневековое кладбище. В этот момент заметил в окне какое-то движение. Спустя минуту ко мне подошел первый Костюм.

– Тебе велено заходить, – сказал он.

Кто-то из желающих попасть в собор возмущался, но дверь за мной уже гулко затворилась.

* * *

Афиша концертов органной музыки – первое, что я увидел. За следующей дверью, высокой и тяжелой, была сувенирная лавка. А затем меня поглотил собор. Взгляды христианских святых, средневековых правителей и воинов с длинными копьями устремились с витражей на мою макушку. Эхо шагов раскатилось по высоким стенам, достигая купола. Пахло ладаном и деревянными скамьями.

Я ступал по бетону, стараясь услышать ангелов. Сегодня я бы этому не удивился. Не удивился бы даже пению устриц. Но никто не пел. Никто не хлопал ангельскими крыльями. Как родного, меня ожидал покой. Есть некий фильтр на входе в католические храмы. Шагнув внутрь, оставляешь что-то плохое позади. Всегда. У меня не самая воцерковленная семья, но даже я это замечаю.

Я сел на скамью в первом ряду, напротив высокого распятия и алтаря, закрыл глаза и задал себе один-единственный вопрос. Зато глобальный.

Может, ну его все нафиг?

Я наклонился, чтобы завязать шнурки. Скрипнула скамейка.

… Я повернул голову и увидел, что витраж исчез.

Вместо него за окном была моя классная комната. Кабинет, в котором я проучился десять лет. Я встал, подошел ближе, наблюдая, как он медленно превращается в актовый зал. Там разворачивалось целое действо. Выпускной в школе. Шар не горел, я чувствовал, я знал это. Три пары танцевали вальс: Пуан сжимал, очень ловко, надо заметить, талию Аннет. А я – я сидел в заднем ряду, с мамой. На глазах ее выступили слезы. Но не от того, что я стал таким взрослым. А от того, что…

Стоп.

А где папа?

Почему мы с мамой вдвоем?

А Мелкий где?

Еще раз стоп…

– Отвали, – сказал я.

С потолка актового зала свисало и пялилось на меня Зеленое мохнатое существо.

– Может, зайдешь? – сказало оно весело.

– Не смей заходить! – сказало второе существо, Бордовое, свесившееся рядом с первым.

– Ты меня бесишь, Маэстро. Я надеялся, что ты сон.

– Я не сон.

– Да, я сон.

– Ты меня тоже бесишь, – сказал Зеленый.

– Нет, ты меня не бесишь, – сказал Бордовый.

– Заходить будешь?

– Будешь заходить?

– Не буду, – сказал бордово-зеленый от злости я.

– Вот и хорошо.

– Альтернатив много. Найди свою собственную. Она у тебя одна.

Мираж исчез. Передо мной вновь возник витраж.

Я не удержался, и сочинил следующие строчки:

Смотрю на себя сквозь витраж.

Не лицо, а недозрелая слива.

Для кого-то судьба – мираж.

А для меня – еще одна альтернатива.

В отражении я увидел двух мужчин. Они стояли за моей спиной и улыбались.

– Рад, что ты пришел, – сказал Рахт. Джек, второй мужчина из отражения, молча пожал мне руку.

В этот момент откуда-то сверху послышался крик.

– Что ж, – сказал Рахт, игнорируя звук, от которого затряслись мои поджилки. – Это кричит наше дело – требует безотлагательно к нему приступить. Прошу сюда.

– Что это было на самом деле?

– Сейчас узнаешь.

Рахт кивнул Джеку. Тот подошел к деревянной двери слева от алтаря и, недолго думая, открыл большим железным ключом замок, и мы отправились на храмовый балкон.

Глава 25. Охота на Минувшего

Горгулья смотрела на Бьенфорд, а я – на горгулью.

Части ее туловища стерлись в единую массу – аморфные отголоски минувших дней; отчетливыми остались только разинутая пасть и зубы, но я бы все равно порекомендовал ей обратиться к стоматологу. Сделав фотографию, будто горгулья ест Шар, как апельсин, я собрался выложить ее в «Инстаграм», но Рахт запретил: мол, не положено. Здесь, на площадке под открытым небом, проходила граница, смутная Terra Incognita между землей и небесами. Службу свою несли лишь редкие порывы ветра.

Вьется, вьется ветер хмурый,

Ветер хмурый – вьется, вьется.

Посвящаю свои стихотворные шедевры тебе, о, Аннет! Если ты, конечно, читаешь эти строки. А если нет – то и не читай. Расскажи, что под тобой лежит прямо сейчас? Подо мной вот – Бьенфорд. Копошатся разноцветной массой туристы и паломники, и стелется по брусчатке синеватый туман.

На парапете нас ожидали два человека: долговязый Черный костюм с торчащей из-под ремня рубашкой и девушка с разноцветными губами. В углу, недалеко от них, я увидел составленные коробки, пару «рубиновых ловушек» и еще какие-то странные приборы. При виде Рахта люди вытянулись в струнку и только что честь не отдали.

– Привет, ребята! – бодро поздоровался с ними вице-президент «Антимы». – Как продвигается? Это Дима, выдающийся школьник и юморист. Дима, знакомьтесь, это Андрей, главный техник в моей команде. Его помощница – Саша.

Мы обменялись рукопожатиями. Быть “выдающимся” мне польстило.

– Любимец Шара, – сказала Саша. – Приятно познакомиться!

– Не посвятите Диму в суть дела? – сказал Рахт.

– Принято, – Андрей сделал глубокий вдох. – Ситуация следующая… – И закашлял. – Простите.

– Ничего.

– Нам поступил сигнал об исчезновении уборщика в Большом соборе. Его отправили мыть горгулий, – Андрей резкими, военными движениями указал на скульптуры, – но уборщик не вернулся.

– Как топорно, Андрюш, – сказал Рахт. – Давай так: …но уборщик, ко всеобщему недоумению, так и не вернулся обратно. Лучше?

– Лучше.

– Тогда продолжай. Метафоры, эпитеты, вводные конструкции обогащают речь. Не будь сухарем!

– Принято. Итак, он не вернулся.

Андрей замолчал, смущенный замечанием Рахта.

– Может, его просто не заметили? – выручил я парня.

– Никак нет. Дверь внизу запирается. Служительница храма ждала, когда он постучит, но этого… – Андрей на секунду задумался, – по странному стечению обстоятельств, увы, не произошло.

Рахт хлопнул в ладоши.

– Шикарно!

– Наверху его не нашли, – и, воодушевленный похвалой, добавил: – Это было загадочное исчезновение.

– Тут ты переборщил… – покачал головой Рахт. – Риторика, друг мой, требует тренировки.

– Виноват.

– Продолжай, Андрей. Больше не заморачивайся. Считай, что меня здесь нет.

– Принято. Следом за уборщиком исчез дьякон Павел Зенц, правая рука настоятеля. Он подошел к алтарю и тоже пропал с концами. Окна там не открываются. Их никто не разбивал. Полиция приняла заявление, но никаких улик и следов не обнаружила