поселившись изначально дачным образом в сельской глубинке, занялась систематической разработкой вопросов социокультурного развития как окружающей территории, так и проведением исследований и научных мероприятий, посвященных в целом перспективам «неперспективных» сельских поселений северного Нечерноземья[347]. Здесь кроме чаяновского предсказания значения культтрегерского активизма представляется важным также вспомнить и чаяновские концепции важности реализации автаркических моделей существования натуральных экономик домохозяйств и сельско-городских поселений[348].

Современный исследователь феноменов существования удаленно-автаркических сообществ регионов северо-востока России А. Позаненко обратил внимание на различные траектории их существования. Изучив несколько десятков удаленно-уединенных поселений, Позаненко обнаружил ряд любопытных закономерностей. В условиях перманентных кризисов и депрессии северных глубинок России оказывалось, что наиболее подвергнуты сжатию обжитого пространства, вплоть до окончательного исхода населения, оказываются поселения, находящиеся на «бойком месте» либо расположенные в абсолютной глуши. Те же, что располагались в значительной, но не фатальной изоляции – относительно более устойчивы, они медленнее теряют свой пространственно-географический потенциал, а иногда даже демонстрируют определенные успехи социально-экономического развития[349].

Наконец, экстремально радикальный вариант современного автаркического поселения представляют собой именно российские экопоселения как сообщества экологических активистов, пытающихся создать почти автономные домохозяйства в рамках особых экологических общин, сплотить своих членов часто на основе самых разнообразных религиозно-философских и эзотерическо-мистических идеалов[350].

Следующий пример отголоска чаяновского методологического подхода роста и взаимного сосуществования локальных инициатив снизу, связанного с понятием «симбиоз различных систем», дает исследование К. В. Аверкиевой «Симбиоз сельского и лесного хозяйства на староосвоенной периферии Нечерноземья: опыт Тарногского района Вологодской области»[351]. В этой работе был осуществлен анализ социально-экономического уклада района, выделяющегося своим явным периферийным положением. Тем не менее именно он продемонстрировал низкие в сравнении с другими районами Вологодского Нечерноземья показатели убыли населения и высокие роста экономического развития. Таким образом, он является своеобразным исключением из постулатов центрально-периферийной динамики освоения пространства. На территории района расширяется деревообработка с широким ассортиментом. Кроме того, десять сельхозпредприятий и молокозавод также увеличивают объемы своего производства, демонстрируя положительную динамику аграрного роста. Аверкиева полагает, что причины такого успеха заключаются не только в эффективной региональной политике, но и в исторически сложившихся личностных особенностях местных жителей, особом качестве их социального капитала. Таким образом, долговременная территориальная изоляция на основе длительной истории хозяйственного освоения территории способствует жизненности такой районной системы.

Здесь от изучения значения автаркии и симбиоза хозяйственной деятельности мы переходим к направлениям «теории малых дел», связанных с развитием различных формальных и неформальных практик местного самоуправления (по Чаянову – с вопросами взаимодействия кооперации и местного самоуправления). Достаточно любопытными оказались социологические исследования О.Б. Божкова и С.Н. Игнатовой, A.M. Никулина, И.В. Троцук, более десятилетия изучавших динамику социально-экономической эволюции ряда районов Ленинградской, Новгородской, Вологодской, Тверской, Архангельской областей. Хотя в целом серия их исследований показала, что происходит неуклонное ухудшение социально-экономического состояния обследуемых районов, но при этом некоторые хозяйства местных предпринимателей и фермеров все же умудрялись устойчиво расширять свои производство и экономическую самостоятельность. Секрет подобного успеха заключался часто как раз в особом типе местного предпринимательского активизма, находившего поддержку в самоорганизации локальных сообществ и органов местного самоуправления[352].

Если затрагивать тему местного самоуправления, то нужно подчеркнуть, что именно с Русского Севера, изначально из Архангельской области, стало распространяться по всей России движение ТОСов, особенно сельских[353].

Как-то в беседе с автором этой статьи один из участников ТОС-проекта привел его к подвесному мосту через северную речку Покшеньга и сказал: «Вот видишь этот мост, мы его построили сами, быстро, надежно и дешево, своими силами, конечно, и при определенной поддержке муниципалитета и государства. А если бы этот мост строило только государство, то оно строило бы его в пять раз дольше, дороже и менее качественно…»[354].

ТОСы – проекты территориального общественного самоуправления – возникли в рамках 131-го закона о местном самоуправлении РФ как форме самоорганизации граждан по месту их жительства для самостоятельного и под свою ответственность осуществления инициатив местного значения. Суть деятельности ТОСов сводится к определению оптимальных путей решения местных проблем обустройства территорий путем добровольного сотрудничества жителей.

ТОСы во многих регионах сейчас превращаются в лаборатории микророста социальной ответственности и самоорганизации местных сообществ, стремящихся перейти от повседневного выживания к развитию. Опыт ТОС-движения пока изучен слабо. Наряду с регионами – лидерами ТОС-движения, такими как Архангельская, Белгородская области, ряд поволжских республик, в России есть регионы, где о ТОСах по-прежнему мало что известно. В то же время ТОСы оказываются чрезвычайно полезными и эффективными именно на бедных, маргинальных сельских территориях. Там развитие самоорганизация, как правило, приносит наиболее значимый и быстрый социальный эффект. Кстати, ТОС – это не специфически отечественный институт. Его аналог – европейское движение ЛИДЕР, имеющее ряд общих черт с российским ТОСом и активно развивающееся, например, в сельских районах Финляндии[355].

По мнению местных жителей, ТОСы имеют порой большее значение в развитии местной самоорганизации, чем собственно муниципалитеты. ТОСы с муравьиной настойчивостью обустраивают свои локальные территории: строят и ремонтируют местные дороги, мосты, клубы, детские площадки, школы, церкви, проводят общественные мероприятия.

Развитие таких проектов зависит от наличия в местном сообществе группы активных и социально ответственных граждан, регистрирующих свой ТОС, через него выдвигающих проекты местных социальных инициатив на конкурс муниципальных и областных грантов. В ТОС-инициативы вовлекаются самые разнообразные слои сельского населения: работники местных аграрных предприятий, сельская интеллигенция, представители малого бизнеса, пенсионеры и дачники. ТОСы сплачивают профессионально и нравственно сильных людей на селе, дают зримые образцы улучшения окружающей среды прежде всего собственными усилиями местного сельского сообщества. Если обращаться к историческим аналогиям, то в начале XXI века развивающееся ТОС-движение в России чем-то напоминает развитие земского и кооперативного движения в России XX века[356].

Впрочем, было бы неправильно сводить формы социальной активности на северных территориях лишь к ТОСам. Например, как показала К.В. Аверкиева, формы местного социального активизма могут быть чрезвычайно разнообразными и включать в себя также локальные инициативы краеведов, советов ветеранов, организаций НКО, экологов, создающих проекты, выигрывающих гранты. Именно так на Русском Севере возникают настоящие районы – лидеры многоукладного культурного и экономического роста местных территорий. Как, например, город Тотьма Вологодской области, где состоялась интереснейшая конференция «Можем вместе! Развитие общественных инициатив и проектной деятельности в российской глубинке», которая, по мнению ее участницы Аверкиевой: «Позволила увидеть, насколько разнообразны локальные инициативы в удаленных от крупных городов районах России. Их жители находят возможности обмениваться опытом и участвовать в подобных конференциях, искать ресурсы для воплощения своих замыслов. А организаторы помогают почувствовать, насколько насыщеннее и ярче становится жизнь в тех местах, где жители не равнодушны и готовы подключиться к улучшению родного города и сами предлагают идеи и помощь»[357].

Вместе с тем надо отметить,