В течение трех лет французам пришлось покинуть Индию. В отсутствие мощного флота они были обречены на поражение. Британская Ост-Индская компания вскоре овладела всеми уловками восточной политики, создала собственную полицию и сформировала армию из местных жителей[149]. Она была словно беспощадный тигр в джунглях, жаждущий крови и наживы. Индия превратилась в арену, на которой активно велась торговля – та же война, лишь под другим названием. И действительно, в поэзии того времени аллюзии на Африку и Индию стали весьма расхожими, пополнив творческие арсеналы многих авторов. И тем не менее об империи говорить было еще рано.

Вест-Индия оказалась прибыльным владением, пусть даже пришлось делить эти земли с французами, испанцами и голландцами. Зимой 1759 года Британия снарядила экспедицию, которая захватила Гваделупу – родину хлопка, сахара и патоки (мелассы). Для Питта сахарный остров был куда более ценным трофеем, чем Канада, – настолько ценились именно торговые, а не территориальные связи. Каждый год с острова отправляли 10 000 тонн сахара в обмен на 5000 рабов. Это считалось честной сделкой. За сто лет, начиная с 1680 года, из своих домов в рабочие лагеря Вест-Индии было насильственно переселено около двух миллионов рабов.

Рабы жили и работали в страшных условиях. Еще один сахарный остров в Индии – Ямайка – описан в книге Эдварда Уорда «Хроники пяти путешествий» (Five Travel Scripts): «…остров полон болезней, словно госпиталь, опасен, словно чума, раскален, словно ад, ужасен, словно дьявол». В таких условиях у рабов не появлялось потомство, поэтому приходилось завозить все новые и новые партии живого товара. Это малая толика тех мучений, которые приходилось переносить невольникам. Многие заморские колонии Англии фактически были штрафными колониями.

Рабы служили тягловой силой. Их словно распяли на кресте, а гвоздями, пронзающими их конечности, стали три точки трансатлантического маршрута «треугольной торговли»: невольников покупали на западном побережье Африки на средства, вырученные от продажи тканей или алкоголя, а затем переправляли через океан, где продавали плантаторам; купцы-мореходы возвращались обратно с полными трюмами сахара, рома и табака. Проще простого. Порой некоторые проволочки местного характера расстраивали этот отлаженный процесс. Рабов держали на внутренних палубах в страшной тесноте, при этом женщины и дети оказывались вперемежку с мужчинами. Если кораблю грозило пойти ко дну, с рабов снимали оковы и бросали за борт; нередко можно было услышать, как, упав в воду, некоторые из них кричали: «Свобода! Свобода!» Из-за высокой скученности на судне быстро распространялись болезни, вызывающие жуткое зловоние и смрад. На участке из Африки в Вест-Индию под названием «средний путь» суда воистину превращались в корабли смерти.

Тем не менее по всей Англии радостно звонили в колокола. Пока зловонные и полуживые рабы ступали на ямайскую или барбадосскую землю, в Англии радостно встречали новый, 1759 год, провозглашенный annus mirabilis[150]. Захват Гваделупы был лишь предвестником будущих заморских побед, которые обеспечат Англии мировое господство. Хорас Уолпол заметил однажды, что церковные колокола поизносились от непрерывного звона в честь побед, и написал Питту, чтобы «поздравить с тем славным величием», которое тот «подарил этой стране»: «Сэр, не сочтите мои слова за лесть: вы не можете дать мне ничего, что я бы принял от вас; тем более нет ничего, чему я мог бы позавидовать, за исключением, пожалуй, того, что вы едва ли стали бы мне предлагать, – вашу славу». Стремление прославить свою страну всегда считалось главной добродетелью во Франции; gloire (фр., «слава») и le jour de gloire (фр., «день славы») позже обрели бессмертие во второй строчке «Марсельезы»[151]. Однако в 1759 году французы утратили пресловутое славное величие.

После захвата Гваделупы Доминика заключила с победителями договор о нейтралитете. Следующей на очереди была Канада, или Новая Франция, как ее тогда называли. В июне 1759 года генерал Амхерст захватил форт Ниагара, а через месяц крепость Краун-Пойнт. Осенью пал Квебек, когда генерал-майор Джеймс Вольф, словно вор в ночи, взял Высоты Авраама. Столица французской колонии располагалась на крутой скале у слияния рек Святого Лаврентия и Сен-Шарль. Прежние попытки взять неприступную твердыню штурмом оказались безрезультатными. В депешах Вольф писал: «Нам приходится противостоять чуть ли не всем силам Канады вместе взятым».

Победа или смерть. Вольф планировал высадить армию на берегу реки Сен-Шарль, одолеть крутые высоты, а затем напасть на Квебек со слабо защищенного тыла. Оправившись от неожиданности, которой для французов стал успешный маневр англичан, французская армия ринулись в атаку, однако была отброшена. Командующий французскими силами генерал Луи-Жозеф де Монкальм был убит. Вольф был ранен в голову, а затем в грудь и живот. Однако он умирал победителем. Деморализованная французская армия покинула основную часть Канады и отступила в Монреаль; через год сдался и гарнизон в Монреале, а Канада пополнила список заокеанских территориальных владений Англии.

Невозможно просчитать последствия человеческих поступков. Избавившись от угрозы со стороны французов, британские поселенцы за океаном начали негодовать из-за присутствия там английских солдат. Кому нужна была защита красномундирников, когда враг ушел? Так незначительные события могут иметь значительные последствия. Кампания, которую Вольтер в шутку назвал стычкой «из-за нескольких акров снега», вскоре положила начало формированию Соединенных Штатов Америки.

События, разворачивавшиеся в Европе, сулили англичанам не меньший успех. Угроза французского вторжения была устранена. Сообщения о войсках, готовящихся к вторжению, вкупе с плоскодонными судами, ожидавшими указаний по пришвартовке, заставили Питта сформировать добровольческие отряды для охраны берегов. В ноябре 1759 года французский флот был захвачен и уничтожен в бухте Киберон, у побережья Южной Бретани. Франция больше не представляла угрозы.

Казалось, этим дело и кончилось. Англия стала владычицей морей и впервые распространила свое влияние на столь обширные территории. Однако внутри страны нарастала экономическая напряженность, причиной которой были многочисленные налоги, вводимые для поддержания военной кампании. Впрочем, если в воздухе и витала усталость от войны, первый министр этого явно не чувствовал. Питту сопутствовал успех в Канаде, Ост-Индии и Вест-Индии, однако он намеревался вершить и судьбы Европы, а также установить монополию на мировую торговлю. Герцог Ньюкасл писал коллеге: «Господина Питта охватила безудержная ярость, когда я сказал, что мы не можем продолжать войну еще целый год; [он сказал], что существует способ сделать мирный договор неосуществимым, при этом продолжая провоцировать врага; что, быть может, мы испытываем трудности, однако он знает, что следует продолжать войну, и мы можем сделать это в тысячу раз лучше, чем французы… короче говоря, разговаривать с ним бесполезно». Питт знал, что его коллеги выступают за мирные переговоры; для него же это означало пойти на компромисс с Францией. Бездействовать он не намеревался до тех пор, пока ключевые владения не окажутся у него в руках. Впрочем, даже самые тщательно составленные планы не всегда приносят плоды.