– Милорд неважно себя чувствует, – сдержанно ответил Хейс. – Он сегодня не принимает посетителей.

Я не напишу того слова, которое использовал Драммонд для описания сообщения Хейса. Сказать, что оно было грубым, было бы несправедливо по отношению к его непристойной вульгарности.

– Это правда, хочешь верь, хочешь нет! – возмущенно ответил Хейс.

– …эту правду, – сказал Драммонд. – Я останусь здесь, пока лорд де Салис не примет меня, Роберт Хейс, и ты лучше скажи ему, что я здесь, прежде чем этот ублюдок Дерри Странахан пройдет по этому залу, иначе тут совершится убийство, и да простит меня Господь, если я вру.

Я вдруг поняла, что стою на верхней площадке лестницы. Хейс посмотрел в мою сторону, и я увидела облегчение в его глазах.

– Миледи…

– Я поговорю с мистером Драммондом, Хейс.

Драммонд смерил Хейса самодовольным взглядом и низко поклонился мне:

– Храни вас Господь, миледи.

– Доброе утро, мистер Драммонд, – проговорила я ледяным тоном и пошла впереди него в маленькую голубую столовую, которая использовалась для приема людей низкого положения.

В комнате было влажно и прохладно. Снаружи в долину с гор сползал туман, тянулся липкими пальцами к озеру.

– Мистер Драммонд, мой муж неважно себя чувствует, – объяснила я, когда мы остались одни. – Но возможно, я могу вам помочь. Насколько я поняла, вы жалуетесь на мистера Странахана.

– Его самого, миледи, – ответил Драммонд. – Я мирный человек, миледи, я имею образование и могу принять любую ситуацию, если она справедливая и обоснованная, и лорд де Салис, несомненно, самый справедливый землевладелец к западу от Шаннона, вот почему я думаю, что на сей раз произошла какая-то ошибка. Я многое могу вынести от Иэна Макгоуана, этого подлого шотландского ублюдка, потому что в душе он честный человек и только старается как можно лучше делать свою работу, но чтобы этот сукин сын Родерик Странахан помыкал мной – этого я не потерплю. Вот мое последнее слово.

– Мистер Драммонд, если вы будете так любезны и объясните мне, в чем дело, я вам буду крайне благодарна…

– Напускает на себя – боже мой! Делает вид, что он такой джентльмен, а все помнят, как он тут бегал босиком перед лачугой дальше по дороге от моего дома… и все знают отсюда и до самого Клонарина, что его папочка был худший пьяница и игрок…

– Мистер Драммонд…

– Миледи, это правда, что лорд де Салис отдал мистеру Патрику всю землю на северном берегу и сказал: делай с ней что хочешь?

Я смотрела на него и не отвечала.

– Это правда, что Дерри Странахан не вернется в Дублин, потому что мистер Патрик передал землю ему в полное управление?

Я услышала какой-то шум и повернулась. Никто из нас не слышал, что дверь открылась, но, когда скрипнула половица, я увидела, что мы не одни. На пороге, тяжело опираясь на трость, стоял Эдвард, и мне одного взгляда на его лицо хватило, чтобы понять: он вне себя от ярости.

5

– Оставь нас, Маргарет, – проговорил Эдвард, и я вышла.

Я побежала по коридору, увидела Хейса, который выходил из столовой:

– Хейс, вы не знаете, где мистер Патрик?

– Знаю, миледи, он только что скакал по дорожке к конюшне.

Я бросилась к боковой двери, побежала под дождем к конюшне. Патрика там не оказалось, но когда я собралась было бежать назад, то увидела его – он въезжал во двор вместе с Дерри. Они помахали, заметив меня, но, когда подъехали поближе, выражение их лиц изменилось.

Патрик быстро выпрыгнул из седла:

– Маргарет! Бога ради, что случилось?

Меня переполняла злость, к тому же и сердце слишком сильно болело, чтобы выбирать слова.

– Ты дурак! – прокричала я ему дрожащим голосом. – Непроходимый дурак! Как ты смеешь перекладывать свои новые обязанности на Дерри! Твой отец щедрым жестом отдал эту землю тебе, демонстрируя свое доверие. Как ты смеешь умывать руки и швырять эту землю назад ему в лицо!

– Леди де Салис, – ровным голосом сказал Дерри, пока Патрик в оцепенении смотрел на меня, – у вас в Америке, вероятно, примитивное правосудие, если вы обвиняете человека, даже не дав ему шанса высказаться.

– Я слышала достаточно, чтобы понять, что это ваша вина! – крикнула я ему, взбешенная его спокойствием и критиканством.

– Значит, вы слышали недостаточно, – возразил Дерри, по-прежнему совершенно спокойный, – потому что это ваша вина, а не моя.

– Как вы смеете говорить…

– Вашими стараниями я оказался здесь. Вы дали мне понять, что я нужен для помощи Патрику.

– Ничего я вам не давала понять! Я просто хотела, чтобы у Патрика была компания, потому что…

– Как это трогательно, что вы всегда озабочены благополучием Патрика! – сказал Дерри, и я, увидев злобный огонек в его глазах, была потрясена… я словно подняла драгоценный камень и увидела, как из-под него выползает гадюка. – Хорошо, что ваш муж слишком стар и не видит ваших самых тайных филантропических наклонностей, не правда ли, леди де Салис?

Я уставилась на него. На мгновение передо мной мелькнула истина, которая лежала далеко за границами его наглости, а потом она исчезла, прежде чем я успела понять ее, и гнев снова обуял меня.

– Мистер Странахан, – сумела произнести я, – ниже моего достоинства разговаривать с человеком… не могу сказать – с джентльменом… который позволил себе обращаться ко мне таким образом. Я нахожу ваше поведение грубым, дерзким и абсолютно неприемлемым, и я, безусловно, сообщу моему мужу, что считаю ваше дальнейшее пребывание в Кашельмаре нежелательным. До свидания.

Я повернулась к ним спиной и пошла по грязи к дому, а туман во дворе сгущался, пронизывая меня до костей.

6

За этим последовала ужасающая ссора.

Я пыталась не слушать, но выбора у меня не было. Ссора заполнила весь дом.

Драммонда отпустили, и я из окна галереи видела, как тот неторопливо направился к своей повозке. Он насвистывал, и его развязность была для меня как нож острый. По прошествии нескольких часов ушел и Дерри. К тому времени я перешла в свою комнату, но поскольку ее окна выходили на дорожку, то наблюдала, как он со своим багажом дождался повозки из конюшни. Уходя, он ни разу не оглянулся, так что я не видела выражения его лица.

А Эдвард тем временем занялся Патриком. Я была не в силах слышать их крики, ушла в самую дальнюю часть западного крыла, отводившуюся для гостей. В последней спальне закрыла дверь, опустилась на стул у окна и принялась смотреть на влажную темень леса за огородом.

Наконец набралась мужества и вернулась в свою комнату, намереваясь оставаться в одиночестве, но как только я открыла дверь, то, потрясенная, увидела Эдварда. Страх настолько обуял меня, что я могла впасть в панику, броситься прочь, едва увидев его, если бы не поняла, что его мучит боль. Он сидел на краю кровати и отливал себе настойку опиума.