— Мы же историки, — напомнил ему Георгий.

— Точно, забыл! Вот она, — Феофан Феофанович ткнул скрюченным пальцем в середину «торпеды». — Слышишь, Кирюша?

— Да, — ответил, входя в комнату, Кирилл.

— Кто — она? — спросил Георгий и зевнул.

— Как это кто? — возмутился Позолотов. — Рощица! В которой должен быть Колодец украденных душ!

— А-а! — вспомнил Малышев и вновь зевнул.

— Прекратите зевать, молодой человек, — цыкнул на него Позолотов. — Зевота, как древний животный инстинкт, заразительна. Знаете об этом? Нет? Сейчас все начнут зевать.

Юля тоже зевнула.

— А ведь не хотела, — покачала она головой.

— Я же говорил! — воскликнул старик и сам нервно зевнул. — Ну вот! Давайте скорее пить чай! Кирюша, подойди…

Белозёрский встал рядом с учителем.

— Я вас слушаю, Феофан Феофанович.

— Мне кажется, что колодец вот здесь, — он указал пальцем в точку на карте.

— Почему?

— А ты не догадываешься?

— Тут они разжигают костер и устраивают свои дьявольские пляски. В этом месте. Сколько раз мы смотрели сюда, помнишь? И в бинокль, и в подзорную трубу! Отсюда поднимался дым!

— И как часто вы следили за ними? — спросила Юля. — За теми, кто живет на острове?

— Прежде очень часто, — сказал Кирилл.

— Когда был жив их ведьмак, — пояснил Позолотов, — и когда у меня ноги меньше болели, и я больше путешествовал. Не всё мы видели через этот туман и деревья, разумеется. Так, урывками. Но Кирилл несколько раз пролетал над островом и сделал снимки…

Юля подняла глаза на Белозёрского, и тот утвердительно кивнул:

— Было.

— Чтобы видеть всю панораму острова, — пояснил Феофан Феофанович. — И один раз высаживался на остров, когда ведьмака уже не было в живых.

— Я забыла сегодня спросить, а разве на этот остров может высадиться не каждый?

— Они каким-то образом арендовали его у совхоза еще в девяностых, это сделал еще ведьмак, — пояснил Кирилл Белозёрский. — На сто лет, что ли. Там запутанное дело с документами, но они существуют, поэтому формально остров принадлежит этой семье.

— А у них есть фамилия? — спросил Георгий.

— Вы не поверите, самая обыкновенная, — сказал Следопыт. — Они Ершовы.

— Отчего же, верю, — покачала головой Юля. — Но ведь их девчонка, эта Злата, должна была учиться в какой-то школе? По закону о всеобщем среднем образовании? Разве нет? Или полиция не интересуется такими детьми?

— Я задавался этим вопросом, кстати, — ответил Следопыт. — Ей добыли какую-то справку. Что, мол, она с приветом. И ей необходимо домашнее обучение и особый уход. Да и кому она нужна, Юля? В каком классе и среди каких детей? Это же не большой город. Это — деревня, тут все всех знают. Живет подальше ото всех такая белая ворона — и слава богу.

— Впрочем, верно, и я бы не хотела иметь в классе такую ученицу или такую подругу, — согласилась Юля. — У меня голова что-то кружится. Перенервничала. Можно, я на крылечке посижу? Сами без меня справитесь, мужчины?

— Идите, Юленька, — одобрил Белозёрский. — Там чудная скамейка, еще мой отец ее ставил, царствие ему небесное, с хорошей спинкой. Сидеть — одно удовольствие.

— Мне тебе составить компанию? — спросил Георгий.

— Не надо, хочу побыть одна, — махнула рукой девушка. — Наговорилась!

Она прошла через сенцы и оказалась на свежем воздухе. Присела, откинулась на удобную спинку, положила на нее локти. Ночь завораживала. И сидеть, хоть и на замечательной скамейке, сейчас не хотелось — благоухающий фруктовыми деревьями и цветами сад так и притягивал ее сумраком густых черных теней, лунными отсветами и звуками. Юля встала и направилась к первым кустам, оказалось, что черной смородины. Тут же была и красная, и белая, стоило лишь приглядеться. А внизу, едва она присела и провела пальцами по кустам, стелилась клубника.

— Прямо райский садик какой-то, — пробормотала Юля и тут же услышала два мужских голоса.

Юля встала и двинулась вдоль густо заросшего вьюном забора и вишневых деревьев, которые шли почти рядком. И скоро в просвете разглядела две мужские фигуры на крыльце соседнего дома. Двое мужчин, по всему пожилых, весело гулявших в доме, теперь курили на крылечке.

— Что мы все о наших дурах-то? — посетовал первый. — Ты скажи, что в этом лагере, Лукич? У молодежи? Рассказать же хотел!

— А-а, точно! — воскликнул второй. — Там полный бардак. Приехали студенты аж из Москвы, археологи, на раскопки этого чертова городища, только взялись за дело, да не тут-то было. Двое, парень с девчонкой, пошли в охотничий домик, есть такой у озера, и я там останавливался, было дело, а их кто-то подкараулил. Парня по башке — бац, а девку-то уволокли. Они ее сутки искали, туда сам полковник Стародубцев прилетел, из Семиярска, грозный мужик, я тебе скажу. Сыскарей полтора десятка. И нашли девчонку. Под лодкой, у озера. Грудь вспорота и сердца нет!

— Да ну?!

— Вот тебе и «да ну». Вроде как парень, тот, которого по башке саданули, видел двух баб в белой одежде, с распущенными рыжими волосами. Вроде как они это сделали.

— Уж больно на ведьм наших похожи, а?

— Похожи-то похожи. Да девку почти три километра тащили через лес. Думаешь, это легко? Был бы еще ведьмак жив, вот кто здоров был, так помер, слава тебе Господи, давно. Стародубцев всех на уши поставил. Он теперь всех перетрясет, перетасует. Если не отыщет злодеев — снимут его ко всем чертям. А я вот что вспомнил…

— Что?

— Дело было у меня двадцать лет назад. Я его не раскрыл, Петрович, честно скажу, висяк на мне так и остался. Пятно на репутации! Не хотел я об этом вспоминать, сердце режет, честное слово, но после случая с этой студенткой как не вспомнить. А мне тогда сорок пять было — в самом расцвете сил. Вот тогда у нас и пропала девушка из хора при доме культуры — Марианна Колосова. Она красавица была. Вечером возвращалась домой, но так и не пришла. Ее труп, без одежды, нашли много позже, в одном из лесов, недалеко от озера. Изнасилована была. И ей тоже вырезали сердце.

— Да ну?

— Вот тебе и «да ну». В кого я тогда не вцеплялся мертвой хваткой! Узнал, что в нее был влюблен директор клуба — Рутиков. Его тряс. Но он что? Мышь белая. Думали еще на одноклассника, влюбленного в нее, на местного хулигана — бывшего уголовника. Одноклассник был в гостях у дяди, хулиган в ту ночь упился и попал в каталажку, но не на всю ночь. Теперь его уже и в живых нет. Но чтобы вот так взять и вырезать сердце? И у всех было какое-то алиби. Люди говорили про ведьм с Холодного острова. Но только говорили. Я на остров-то наведался со своими ребятами. Сказал: пущу ко дну ваш остров вместе с вами, если что. Но мне тогда ведьмак-то и ответил: мы что, лейтенант, по-твоему, совсем ума лишись, чтобы людей резать, сердца им вырывать? Я и подумал, эти люди-то, если они люди, подальше от мира решили сбежать, зачем им такое? А с другой стороны, ему ведь соврать, ведьмаку-то, — одно удовольствие. Они ведь по своим законам живут. Как цыгане. Только во сто раз хуже. Тогда мы и решили всем управлением, что это был гастролер-маньяк. Мало ли нечисти бродит по миру? А куда было деваться? Но еще хреновее мне стало, когда я узнал, что в соседней Ульяновской области через десять лет случилось такое же убийство. Изнасилована девушка, вырезано сердце, тело брошено в лесу. С одной стороны, я немного успокоился, все говорило о гастролере, с другой — заноза так и осталась в сердце, что не нашел. Так и остался на мне тот висяк, он ведь и не дал мне ходу по службе. Как колода до сих пор висит. — Мужчина выстрелил окурком в темноту. — Ладно, Степаныч, бросай бычок — пальцы сожжешь. А знаешь, кто мне помогал тогда, кто был в моем подчинении?