Ксения Константиновна наградила меня снисходительной улыбкой.

— Вас это удивляет, Михаил Николаевич?

— Именно так, милостивейшая государыня. Довольно… смелое заявление.

— Экстравагантные выходки больше присущи моему младшему брату Александру, однако и я всегда отличалась твердостью нрава и творческим подходом, — ответила Великая княгиня. — Впрочем, ваше удивление мне понятно. Вы — наследник рода с почти угасшей Благодатью. Вас не считают ровней даже те, кто узрел возможности вашей родовой силы. Увы, сознание многих аристократов слишком узко. Я же предлагаю вам свою помощь, ибо по-настоящему талантливые и уникальные личности не должны прятаться в тени.

Я кивнул.

— Ваша протекция дорогого стоит, милостивейшая государыня. Это привилегия, заслужить которую очень сложно. И я хотел бы понимать, почему вы готовы на это пойти. Ведь ничто не дается просто так. Тем более покровительство столь важной персоны.

Ксения Константиновна бросила взгляд на Долгорукова. Ректор пожал плечами с видом “а я же говорил”.

— Его высокопревосходительство предупреждал меня, что вы, Михаил Николаевич, довольно щепетильны во всем, что касается договоренностей. Не будь вы одарены силой, вам была бы прямая дорога в юристы. Там очень ценится внимание к деталям.

Я пропустил легкую колкость мимо ушей. Пусть развлекается за мой счет, мне не жалко. Лишь бы уже наконец выложила, какого рожна ей от нас с Серегой понадобилось.

— Хорошо, господа, — кивнула женщина. — Буду с вами предельно откровенной. Полагаю, вы были свидетелями того, что устроили революционеры из “Ордена Надежды” на Смотре? А семья Михаила Николаевича и вовсе пострадала от их действий на собственной земле.

Серега рассеянно кивнул и с сожалением взглянул на пустой бокал.

— Да, жуткие зверства, — ответил он.

— Но зверства, совершаемые под удобными лозунгами, — добавила Великая княгиня. — Весьма соблазнительными лозунгами. Ведь согласитесь, как заманчиво для простого человека звучит обещание одарить Благодатью всех способных и достойных простолюдинов. Сколь многие желают стереть границы между одаренной могуществом аристократией и простыми подданными…

— Должен сказать, не всегда они так уж и неправы, — вмешался я. — Увы, далеко не все представители нашего сословия ведут себя подобающе. Там, где должно показывать пример благочестия и милосердия, защищать и оберегать, некоторые аристократы идут вразнос. Плюют на законы и делают все, что захотят, будучи уверенными, что их статус позволит все спустить им с рук. При всем неприятии методов террора я не могу сказать, что конфликт назрел на пустом месте.

Великая княгиня удивленно приподняла бровь.

— Интересные речи вылетают из вашего рта, Михаил Николаевич.

— Я не сказал ничего противозаконного. Меня тоже заботит то, какими нас видят простолюдины. Я убежден, что в одаренных они должны видеть опору и защитников, а не угрозу. И до тех пор, пока они не начнут нам доверять, революционеры, террористы и прочие ордена никуда не денутся.

Ректор нахмурился.

— Опасно, Соколов.

— Почему же? — улыбнулась Романова. — Пусть юноша говорит. Я скорее предпочту услышать мнение такого человека, нежели прочитать очередной вылизанный отчет своей команды исследователей общественного мнения. В словах таких, как Соколов, гораздо больше смысла. Продолжайте, Михаил Николаевич.

— Да я, собственно, основную мысль и выразил, милостивейшая государыня. Считаю, что не кнутом их надо пороть и не гайки закручивать. А дать людям понять, в чем заключается наша ценность для них. И почему именно мы, а не сферический Вася Пупкин в вакууме должен обладать Благодатью. Как только они осознают эту ценность, поймут, почему в нас нуждаются — придет почет и уважение. Но это, конечно, самый сложный и долгий путь. Сажать революционеров в Шлиссельбург и делать из них героев народа, конечно, куда проще и дешевле.

Я и сам не заметил, как меня понесло. Видит бог, не собирался я оперировать такими формулировками, но язык молол быстрее, чем варила голова. Долгоруков спрятал лицо в фэйспалме, Серега окончательно очухался и глядел на меня с суеверным ужасом.

Лишь Ксения Константиновна внимала мне с неподдельным интересом. На ее лице не было ни возмущения, ни гнева, ни презрения. Либо она великолепно владела собой, либо и правда восприняла мою болтовню всерьез.

— Вы гораздо занимательнее, чем кажетесь на первый взгляд, Михаил Николаевич, — сказала она, когда я оборвал свою тираду и судорожно вздохнул, осознав, что сейчас наговорил как минимум на одно дисциплинарное взыскание. — Не тревожьтесь, я никому не выдам ваших убеждений. Да и, если быть полностью откровенной, я сама во многом с вами согласна. Однако, увы, я не являюсь советником императора в вопросах социальной политики. Пока что меня не слышат. Надеюсь, со временем это изменится. Все, чего я желаю — успеть переубедить правительство до того, как всех нас поднимут на вилы.

— Но как мы сможем вам в этом помочь? — робко спросил Серега. — Милостивейшая государыня, мы ведь просто…

— Бессмертный будущий князь Воронцов и граф, родовая сила которого способна конкурировать с моей Благодатью? — усмехнулась женщина. — Вы, дорогие мои, через несколько лет станете элитой нашего сословия. При умелом наставничестве, покровительстве нужных людей и стечении определенных обстоятельств. И я очень хочу видеть вас на своей стороне, если идеи революционеров окажутся чрезмерно популярны.

Серега хлопал длиннющими, почти девчачьими ресницами, пытаясь уложить в голове сказанное Романовой.

— Значит, вы рассматриваете нас как защитников своего Дома? — спросил он. — Выходит, вы готовы помочь нам сейчас, чтобы потом, если обстановка накалится, мы пришли на помощь вам?

Что-то подсказывало мне, что дело было несколько серьезнее. Вот хоть убей, но не думал я, что даме, черпающей силу от Великого Осколка, понадобится защита таких ребят, как мы с Ронцовым. Нет, из нас действительно можно было слепить телохранителей, но это как забивать гвозди микроскопом. Какие еще сюрпризы таила мутация Ронцова, я не знал, но о себе точно мог говорить, что моя родовая сила была способна на большее.

Правда, лишь в том случае, если я выпутаюсь из этой детективно-раздведовательной истории живым.

— Примерно так, Сергей Андреевич, — ответила Великая княгиня. — Однако я склонна рассматривать вопрос несколько глубже. Вы оба можете обрести большой авторитет среди аристократии — ваши связи, деяния и репутация заставят зазнаек вас уважать. Но в то же время вы останетесь теми, кого презирали и не считали ровней.

— Предполагаете, что простолюдины почувствуют к нам симпатию? — ухмыльнулся я. — Дескать, мы были изгоями, а затем вознеслись благодаря истинному таланту?

Ксения Константиновна пожала точеными плечами.

— Почему нет? Если государь станет отмечать таких, как вы, и народ увидит, что правители медленно поворачиваются к нему лицом. Это, как вы верно подметили, долгий процесс. Но всякую реформу следует начинать постепенно. Методы Петра Алексеевича Первого сейчас, боюсь, неуместны.