— Иван Гаврилыч, я бы этого не делал. Он не готов совершенно, — начал отговаривать его Гнётов, поправляя свои растрепавшиеся волосы.

— Максимыч, спокойно. Вот мы и посмотрим, насколько он готов. Меня уже начальство дёргает за одно место. Командир сильно хочет с тобой, Родин, слетать, — сказал Буянов, просматривая ведомость. — У тебя тут одни «хорошо». Настолько всё плохо? — задал он вопрос Гнётову.

Как и ранее в училище, оценок по зачётам на допуск ниже чем «хорошо» быть не должно. По большей части ставились оценки «отлично», если допускающийся лётчик, хоть что-то знает. «Четвёрки», особенно если все, означало, что допускают тебя даже не авансом, а просто лишь бы допустить. Мол, в процессе службы доучишь. В лётном деле, особенно на реактивных самолётах, такой формальный подход не приветствовался. Тем более к молодому лейтенанту.

— Ужасно, я бы сказал. Такого я бы не допускал до полётов, — ответил Григорий Максимович.

Ну, врёшь ведь, Гриша. Нагло! Разгорячённый зверь, который бы прыгнул на этого зализанного маньяка, во мне не проснулся. Я смог сдержаться. Спасли, Григория Максимовича, его погоны и моя устойчивая психика!

— У вас ко мне личная неприязнь, товарищ капитан. Может, расскажете командиру, почему вы так ко мне не ровно дышите? — сказал я.

Нельзя же просто так мне терпеть такое враньё. Зачёты я сдавал образцово, знания показывал нормальные. Да сам Буянов, когда гонял меня по инструкции лётчику смог в этом убедиться. А этот «целый капитан» утверждает, что мои знания «ужасны»!

Реакция Гнётова была ожидаемой. Он тут же побледнел от злости. До этого момента капитан был вполне спокоен в своих эмоциях. Сейчас же он готов был взорваться.

— Лейтенант Родин, кругооом и марш готовиться, — спокойно сказал комэска, протягивая мне ведомость с проставленными оценками. — На выходных в наряд заступишь. Будешь дерзить старшим — заступать будешь каждые выходные. Заодно и выпивать не будет возможности.

В чем-то Гаврилович прав. Выпивать точно времени не будет с таким графиком нарядов. А про то, что вступил в спор с Гнётовым — накипело уже! Что не день, так какие-то палки в колёса от этого маньяка. Одно хорошо — скоро полёты, а потом хоть «на орбиту».

В эскадрильском классе я и в этот раз оказался в центре внимания. Одни поразились, что я вообще делаю с такими знаниями в их подразделении.

— Родин, ты когда начал заму по ИАС рассказывать про авиационное оборудование, он тебя хотел уже в инженера брать, — удивлялся мордатый Мендель.

О Паше, по первым дням службы, мало чего интересного могу сказать. Это типичный военный без каких-либо интересов, кроме семьи, рыбалки и домашних забот. Для таких как он, полёты — просто работа. В его глазах больше блеска, когда он рассказывает о смешных моментах в воспитании детей, чем от впечатлений от полётов.

— Как научили, Паш, — сказал я.

— А инструкцию даже я Гаврилычу не с первого раза сдал, — рассказывал Валера Гаврюк, заполняя свою лётную книжку. — Он так мне и сказал в крайнем полёте, что хотел уже тебя просто выгнать, потому, что ты буквально наизусть ему рассказывал.

— Я только типографию и год издания не запомнил в книжке, по которой учил, — улыбнулся я.

— Ты как так выучил? — спросил меня Марк.

— Сидел и учил. Ну, иногда пропускал стаканчик «Самарканда» с «Байкалом».

От услышанного состава алкогольного коктейля всех бросило в безудержный хохот. Гаврюк и вовсе матерился, мол, я нормальный продукт порчу смешиванием с лимонадом.

— Ты бы ещё водой разбавлял! — воскликнул Марк.

А по мне так, хороший советский вариант коньяка с колой. Аромат узбекского «Самарканда» чуть спиртуозный. Присутствуют нотки свежих спелых яблок и абрикосов. Дополняется это всё ароматом цветов шиповника и липы. Приправив это всё вкуснейшим «Байкалом», можно часами учить с хорошим настроением. Только вот на утро ощущения не из приятных. Живот крутит, голова болит и ужасный привкус во рту.

После моего рассказа, Валера Гаврюк попросил меня пройти с ним в коридор.

— Серый, я, как твой командир звена, с тобой ещё не разговаривал, правильно? — в тоне старшего брата начал разговор Валера.

— Ага, — кивнул я, понимая, что сейчас разговор будет вовсе не о полётах.

— Пока говорю, как старший товарищ. Нырнув в бутылку, можно в один прекрасный момент не вынырнуть. По себе знаю, — сказал Валера, хлопнув меня по плечу. — От алкоголя, не важно, в каком виде, избавься. Будут у нас сабантуи, проставы, вливания и так далее. Там под присмотром и выпьешь.

— Валер, да я всё понял. Пить вредно и очень плохо. Но можно в пределах разумного…

— Разумное, как показал твой первый день — не про тебя. Комэска до сих пор в гневе.

Они и об этом уже успели поговорить. А я-то думаю, чего уши недавно горели!

— Я не помню, что там произошло. Да и не такой я, чтобы приставать, — пытался я оправдаться.

— Ты же сам говоришь, что не помнишь. Исключать нельзя, что ты мог не со зла, а под воздействием мужских гормонов попробовать сблизиться с Алёнкой…

— Валера, да брось ты! Зачем мне эта Алёнка?! — воскликнул я, но понял, что коридор не место для повышенных тонов. — Есть… есть у меня в сердце другая девушка.

— Об этом только ты знаешь и твоя девушка. Остальные уже не особо верят, — махнул рукой Валера, и пошёл в направлении класса. — Если твоя девушка существует, то ей бы лучше приехать побыстрее. Завтра предварительная. Первый полёт летишь со мной. Далее с комэской, а там видно будет.

И чего они хотят посмотреть? Не забыл ли я как летать? Конечно, не забыл.

В день предварительной подготовки, как и полагается, я удостоился пристального внимания от комэски. На постановке задач он сразу поставил меня в известность перед всей эскадрильей, что на контроле готовности я буду исполнять сольный номер, то есть «нещадно» опрошен в самом полном объёме. Долго грозил, рассказывал о последствиях моего возможного провала, а также приводил хорошие и плохие примеры.

— Надеюсь, ты меня услышал, — подытожил свою речь Гаврилович, — Кто у тебя командир звена?

— Я, капитан Гаврюк, товарищ подполковник, — подскочил со своего места мой усатый инструктор на завтрашнюю лётную смену.

— Гоняй его, Валер, пока сопли не потекут.