солнце ежедневно сияет, ноябрь, а плюс пятнадцать, море холодное, но недавно тут бассейн с морской водой и подогревом отгрохали, красота! Эх, а он уж губу раскатал сегодня с семьей и друзьями отметить двадцатилетие революции, а там и до шестнадцатого ноября рукой подать, здесь же и свой день рождения справить. Так нет же, масляно-благоговейный письмоносец ни свет ни заря доставил телеграмму чуть не на блюдечке, только что не коленопреклоненно, еще бы, такая подпись под коротким текстом!

— Даже позавтракать не успеваю, — сердито пыхтел Борис Захарович, узнав, когда можно вылететь из Севастополя, чтобы прибыть в Москву не к вечеру.

— А если бы ты был в коме? — тоже сердилась Лиичка, жена ненаглядная.

— Но я же не в коме! — пыхнул нарком кино, торопливо собираясь. Он и так с трудом отпросился у главного зрителя, представив справки от врачей: разыгравшийся диабет, расшалившееся сердечко и разболтавшиеся нервишки. Да и деловая причина уважительная — участие в проектировании Киногорода, ведь Муссолини еще в апреле открыл Чинечитту, что, кстати, тоже переводится как Киногород, а мы, значит, опять отстаем, не только от Америки, но теперь и от фашистов.

Идея советского Голливуда родилась у Бориса Захаровича давным-давно, но по-настоящему оформилась, когда он в тридцать пятом побывал в Голливуде американском, в оригинале, так сказать. Тогда же его заместитель Яша Чужин сообщил Сталину, что Киногород планируется построить в Сухуми, и Сталин ответил: «Ну что ж, это дело хорошее!» Вернувшись в СССР и узнав о положительном отклике главного зрителя, Борис Захарович воспарил, полагая, что в течение года осуществит затею.

Однако прошло больше двух лет, а воз и ныне там, только-только начали проекты рисовать. За два с половиной года Киногород куда только не переселяли: из Сухуми — в Батуми, из Батуми — в Сочи, из Сочи — в Ялту и, наконец, к двадцатилетней годовщине Октября окончательно определились с участком от Фороса до мыса Фиолент под Севастополем, расстояние вдоль берега моря — сорок с лишним километров, территория — четыреста квадратных километров, больше, чем вся тогдашняя Москва. И это все — его детище, которое уже вынашивается в утробе и, даст бог, в следующем году появится на свет.

Вот ради чего накануне празднования юбилея революции он уехал из промозглой Москвы в солнечный Форос с женой и младшей доченькой, пятнадцатилетней Катенькой, а заодно и подлечиться в доме отдыха, где когда-то отдыхали и лечились богачи, потом нэпманы, а после смерти Ленина его облюбовала Крупская, велела достроить и усовершенствовать. Теперь сюда ездили крупные советские начальники и среди них он — начальник ГУКа — Главного управления кинематографии.

И очень тоскливо ему было теперь ехать в машине, покидая великолепные ландшафты — высоченные горы Байдарской яйлы, загадочный поднебесный Храм Солнца, сверкающую под солнцем бухту Ласпи.

Первым, кто скептически отнесся к идее Киногорода, оказался зампредседателя Совнаркома Рудзутак, от него во многом зависело распределение денег, и прижимистый латыш не спешил подписывать сметы.

И откуда столько латышей вдруг вызвездилось после революции! При царях-то они не очень светились, а тут — куда ни плюнь. Попроси у него три миллиона, хорошо если один выцарапает из своего бюджета, да еще сделает вид, что ты у него на какую-то ничтожную пустяковину клянчишь.

И. В. Сталин за работой. 1936. [РГАСПИ. Ф. 558.Оп 11. Д. 1650. Л. 20]

Телевидение уже и в Америке, и в Германии, и во Франции, и в Англии, а нам оно, видите ли, ни к чему. Лишь в октябре тридцать пятого смогли первую телепостановку осуществить, а дальше тоже все в черепашьем темпе, потому что Рудзутак не дает денег. А вот откуда, интересно, порнографы их доставали? До тех пор, покуда их не прищучили, добавив статью в уголовный кодекс с лишением свободы до пяти лет.

Чем громче становились споры о необходимости строительства Киногорода, тем больше появлялось у Шумяцкого недоброжелателей и откровенных врагов, возмущенных астрономическими суммами, которые нарком кино запрашивал под грандиозную затею. По рукам ему, проглоту!

Желая укротить его аппетиты, все кому не лень стали выискивать недостатки в работе, мол, сначала разберись с тем, чем заведуешь, а уж потом поговорим о советском Голливуде. Посыпались докладные записки: начальник киноуправления вводит руководство страны в заблуждение, гигантские сметы осваиваются не на обозначенные нужды, а на обслуживание личных интересов Шумяцкого и всей его шатии-братии, взяли столько-то, а себе в карман положили половину.

— Товарищ Шумяцкий, а правда ли, что вы всюду возмущаетесь: товарищ Сталин сорок раз смотрел «Чапаева» вместо того, чтобы другие картины посмотреть? — однажды спросил главный зритель.

— Товарищ Сталин! — окаменел Борис Захарович от страшного вопроса. Он и впрямь имел неосторожность такое ляпнуть. В присутствии кого? Кто наябедничал? Мачерет? Рудзутак? Андреев? — Я совсем не так говорил. Меня все просят, чтобы я показал вам их фильмы, и я однажды сказал, что надо снимать такое кино, как «Чапаев», чтобы товарищ Сталин захотел их по сорок раз пересматривать.

— Точно? — с недоверием спросил главный зритель.

— Клянусь!

— Бойтесь клеветников. Иногда бывает важно не то, что вы скажете, а то, как это переврут.

О Киногороде писали не только киношные издания, но и сама «Правда», и в то же время на разных собраниях то и дело горлопанили о лишней трате государственных денег, которую повлечет создание нашего Голливуда. На них можно было и не обращать внимания после успеха «Веселых ребят», «Чапаева» и «Юности Максима». Даже фильмешник, посвященный возвращению празднования Нового года, кинодокументалист Миша Слуцкий снял под песни на музыку Дунаевского, на стихи Лебедева-Кумача и в исполнении джаза Цфасмана: «Растем все шире и свободней, идем все дальше и смелей, живем мы весело сегодня, а завтра будет веселей!» И главному Деду Морозу страны, усатому кремлевскому грузину нравилось, хотя всюду только и вопили, что джаз — обезьянья американская какофония.

На всех собраниях Шумяцкий произносил пламенные речи, рассказывал, что в ближайшие два-три года СССР будет производить до трехсот фильмов в год, а для этого построим огромный Киногород в районе солнцестойкого юга в благоприятных климатических и природных условиях.

Неожиданного союзника Борис Захарович нашел в операторе Нильсене. Оказалось, тот внимательнейшим образом изучил строение Голливуда и предложил теперь вчерне свой план строительства. Когда климатологи представили доказательства, что берега Тавриды для такой цели предпочтительнее берегов Колхиды, Шумяцкий собрал комиссию и отправился в продолжительную командировку. Председатель Крымского Совнаркома Самединов лично возил комиссию по всему побережью от Феодосии до Евпатории. Из множества претендентов выбрали Ялту, Алушту и долину Ласпи. Нарком кино вернулся из