беспосадочный перелет из СССР в США, Шумяцкий организовал впечатляющие съемки их возвращения. А московский генпрокурор Филиппов обвинил наркома кино в сокрытии тайны настоящей фамилии Экка, поскольку режиссер на самом деле Ивакин и служил в Белой армии. И что теперь? Автора первой звуковой и первой цветной советской картины расстрелять?

Кляузы сыпались одна за другой: якобы Шумяцкий давно переродился, под его крылом обретались троцкисты-зиновьевцы; он не только потерял революционную совесть, но усыплял и притуплял эту бдительность у других коммунистов; он сумел разогнать ценных работников, а вместо них окружил себя беспринципными заклятыми врагами нашей страны, всякой швалью и отбросами, беспрестанно воспевающими его; а посему Шумяцкий превратился в тормоз развития советской кинематографии и дольше не может руководить этим важнейшим участком.

В это же время в одуревшей от жары Москве гремел политический процесс над троцкистами Каменевым, Зиновьевым и созданной ими враждебной группировкой, и Борис Захарович написал коллективное заявление от кинематографистов с требованием самой суровой расправы под названием «Несокрушимой стеной любви и преданности окружим нашего Сталина», первым поставил свою подпись, а уж к ней стали лепиться подписи других кинодеятелей: Эрмлера, Козинцева, Трауберга, братьев Васильевых, Юткевича, Эйзенштейна, Дзиги Вертова, Бабочкина, Довженко, Пудовкина, Гардина, Ромма, Александрова, Птушко, Барнета, Шуб, Москвина, Тиссэ и еще восемнадцати подписантов меньшей величины. И попробуйте мне не подписать, голубчики!

Эйзенштейн даже отдельную статью напечатал: «Покарать убийц!» Очень тогда Сергей Михайлович вошел в тему народного возмездия, работал над вторым вариантом фильма «Бежин луг» — на основе истории гибели Павлика Морозова, по фильму Степки Самохина. Первый сценарий написал бывший чекист Ржешевский, но, посмотрев черновой вариант картины, Шумяцкий пришел в негодование и произнес два слова, ставшие очень модными после того, как их в одной из своих речей сделал крылатыми Сталин:

— Социальный утопизм. — Он увидел одобрительную реакцию остальных участников просмотра и продолжил: — Причем социальный утопизм самого уродливого характера. Нужен новый сценарий и новый вариант картины.

Когда он доложил Сталину, тот даже не захотел смотреть:

— Поступайте, как считаете нужным.

Второй сценарий написал Бабель, и из московского пекла Эйзенштейн отправился в благодатный Крым снимать все заново.

А Каменева и Зиновьева, двух ближайших соратников Ленина, тем временем расстреляли. Когда их вели на казнь, Зиновьев рыдал, бросался на колени перед конвоирами, умолял устроить ему личную встречу со Сталиным, а Каменев сказал: «Перестаньте, Григорий, умрем достойно!»

В аппарате Шумяцкого тотчас выявили и арестовали с десяток троцкистов-зиновьевцев, а Борису Захаровичу снова поставили на вид его невнимательность и потерю бдительности к врагам народа. Ильф и Петров тут же нарисовались с новой статьей «Славный город Голливуд», где доказывали, что американский киногород так же далек от настоящего искусства, как обезьяна от человека. Но главное, время шло, а проекты Киногорода в Крыму по-прежнему так и оставались проектами.

С назначением Ежова на пост наркома внутренних дел террор, начавшийся при его предшественнике Ягоде, стал стремительно набирать силу. Сколько раз судьба Шумяцкого висела на волоске. Скольких людей арестовывали и расстреливали за какие-то мелочи, а на него выливали ведра помоев, где клевета мешалась с правдой, и он до сих пор цел и невредим, садится в самолет-лимузин, биплан П–5Л с двухместной пассажирской кабиной, но он в ней один, потому что у него телеграмма от самого товарища Сталина: «Необходимо ваше присутствие». Мотор чихает, пропеллер крутится, самолет начинает движение и взлетает, неся в пассажирской кабине не кого-нибудь, а важного государственного деятеля. Небо становится все более хмурым, прощайте крымская теплынь и радостное солнышко!

Записка И. В. Сталина Б. З. Шумяцкому о кинофильме «Щорс». 9 декабря 1936

Подлинник. Автограф. [РГАСПИ. Ф. 558.Оп 11. Д. 829. Л. 98]

Врагов у Бориса Захаровича становилось все больше и больше. Теперь вслед за Эйзенштейном Довженко стал жаловаться Сталину, мол, Шумяцкий тормозит создание ленты об украинском Чапаеве, то бишь Щорсе. И этот бывший самостийник собрал вокруг себя Пудовкина, Донского, Барнета, и те вместе с ним устроили в Доме кино диспут о том, способен ли нарком кино и дальше руководить отраслью. Кто за то, что не способен? Подавляющее большинство, товарищи!

Пришлось писать письмо Молотову с требованием осадить новоявленных распоясавшихся киносамостийников.

А тут еще история с очередным киномехаником Кремлевского кинотеатра Жарких, подумать только — он крутил кино самому Сталину и при этом оказался нечист на руку, где-то что-то подворовывал. Вот стыдобища! Хозяин, узнав об этом от начальника Управления комендатуры Кремля, бывшего комдива Ткалуна, пришел в негодование, но тогда Шумяцкого спас футбол — фильм «Вратарь», показанный в Зимнем саду перед самым Новым годом, обратил сталинский гнев в милость:

— Самая лучшая фильма о советском спорте! Очень весело и жизнерадостно снято. Поздравляю, товарищ Шумяцкий, с новым успехом вашего ведомства. А что еще снял этот режиссер?

— Тимошенко. «Три товарища».

— Тоже неплохая фильма, но эта сегодняшняя лучше.

Потом Хозяину очень понравился новый фильм Зархи и Хейфица «Депутат Балтики»:

— Какой хороший артист играет роль профессора! Кстати, кто это? Актер явно старый, принадлежит к классической театральной школе, а я его не узнал. Хотя что-то знакомое в нем проглядывается.

— Да никакой он не старый, — рассмеялся Шумяцкий. — Это Коля Черкасов, ему тридцать с небольшим. Ведь это он играл Лошака в «Горячих денечках».

— Не может быть! — воскликнул главный зритель.

— Клянусь вам. И белого офицера в «Подругах» он же.

— Потрясающе! Три совершенно разные роли.

— И Паганель в «Детях капитана Гранта».

— Четыре разных роли. И везде он разный. Удивительный мастер перевоплощения. А для актера мастерство перевоплощения чуть ли не самое главное. Большинство актеров просто всю жизнь играют самих себя. А этот Черкасов… Погодите-ка, помнится, мы уже о нем говорили. Он, кажется, еще в «Петре Первом» снимается в роли царевича Алексея?

— Точно так, товарищ Сталин.

— Уверен, что и там он будет совсем другой. Этому Черкасову всюду дать дорогу, снимать как можно больше. А что там «Испания в огне»?

— Даже в Америке идет на ура.

— Молодцы кинодокументалисты. И вы, товарищ Шумяцкий, молодец. Хоть и пишут мне про вас всякую гадость чуть ли не ежедневно. Сколько хотя бы там правды в их кляузах?

— Два с половиной процента, товарищ Сталин.

— Я, кстати, прочитал книжку Ильфа и Петрова о путешествии по Америке, «Одноэтажная Америка». Они, стервецы, там ни слова не говорят о том, что вели беседы по поводу полезности Голливуда. Просто пишут, что кино, поставленное на конвейер, дает сотни пошлых и бездарных картин в год. Врали они, что консультировались. Вот вызвать бы