— …прозрение? — предположил Кай.

— Нет, не то, — ответил я, — это было некое чувство правильности. Очень сложно словами описать.

— Гриш, ты к чему это всё, а? — спросила Катя.

— К тому, что я должен рассказать вам, куда и зачем мы летим.

— Я так понял, что в останках того корабля содержится информация, которая поможет нам выжить в новых обстоятельствах, — сказал Кай.

Я молча ответил ему взглядом.

— Что — не так? — растерянно спросил он.

— Те модели, которые появились у президентов, — продолжал я, — эти шарики. Их я тоже чувствовал.

— Они это… тюрвинги? Какая-то новая комбинация? — оживилась Катя.

— Нет, — я покачал головой, — не думаю. Они дают совершенно другие ощущения. Это своего рода инструкция. Мне очень сложно подобрать слова, но, когда я их вижу — я точно знаю, что они указывают на определённое место в останках корабля одноклеточных.

— Ты думаешь, там что-то скрыто? — предположил Кай? — ещё одна карта? Или записка от тех, кого мы считали Считывателями?

— Это ещё не всё, — продолжал я, — дело в том, что сам корабль одноклеточных мне кажется совершенно мёртвым. Пустым. Но в нём я ощущаю нечто… скажем, это можно назвать потенциалом. И я бы не увидел его никогда, не понял бы — если бы мне в руки не попали эти президентские шарики. И ещё: один из точно таких же шариков я видел в другой реальности, дома у девушки, которая потом стала Таис после того, как побывала внутри ажурной сферы.

— Я не понимаю, — сказал Кай, — всё слишком запутано. Ты можешь сказать прямо: что ты там рассчитываешь найти?

Я вздохнул, собираясь с мыслями.

— Ладно, — кивнул я, — не так важно, как именно я это понял. В общем, я думаю, что артефакты, которые получили президенты в нашей реальности, и который нашла Веда в другой — это приглашение к общению.

За столом повисло молчание. Даже Пашка перестал хрустеть печеньем.

— Но… это так странно… зачем так сложно?

— У меня есть одна гипотеза, — ответил я.

— Так делись, чего тянешь-то? — сказал Кай, от нетерпения даже подавшийся в мою сторону, чтобы не пропустить ни одного слова.

— Нам кажутся очевидными многие вещи, которые такими на самом деле не являются, — сказал я, — мы свободно обмениваемся между собой точной информацией. С помощью языка. В истории Земли, как мы с вами видели, разные языки не были проблемой для общения и понимания народов: отдельные представители, как правило, торговцы, просто выучивали их, получая преимущество. Обмен информацией никогда не был проблемой. Жители Марса могли понять ультиматумы и условия перемирия жителей Фаэтона. Даже когда к нам в систему прилетали представители других цивилизаций — они очень быстро учились нашей системе обмена информацией. И наоборот. Это выходило так легко и естественно, что мы спокойно приняли это за фундаментальное свойство. Эту возможность лёгкого общения.

— Всё ещё не очень понято, — заметила Катя, воспользовавшись паузой, — разве это не так?

— Это так, в том варианте мультивселенной, который сделал Эльми. И это нам кажется естественным. А ведь именно на этом основано его влияние! Он построил и пытается максимально расширить мир, основанный на его собственных представлениях. А мы, похоже, имеем дело с вещами, которые настолько непохожи на всё, привычное нам, что даже способы передачи информации, даже само понятие информации может для них отличаться. И тут возникают очень серьёзные проблемы с коммуникацией.

— Мне как-то в библиотеке попалась старая книжка. Фантастика, — неожиданно вмешался Пашка, — тогда она мне показалась скучной и непонятной… но я всё равно дочитал. Делать было нечего, мы были тогда у бабушки, без интернета. Там было про две вселенные, которые получали энергию за счёт того, что как-то выравнивали разные физические законы. И существа на другой стороне поняли, что это может быть опасно. Пытались сообщить на эту сторону об этом. Передали одно слово из текста, которое, как им показалось, содержало в себе максимальный заряд тревоги. Они нацарапали слово: «СТРАК». С ошибкой. Их тогда никто не понял.

— Круто, — уважительно кивнул я, — не знал, что в наше время дети ещё читают…

— Сейчас-то точно читать будут больше, — грустно вздохнул Пашка.

Сначала я хотел отшутиться, но потом понял, что любые шутки сейчас будут удивительно неуместны.

— В общем, прав был тот писатель, в том, что подумал о проблемах с общением, — сказал я.

— И всё равно — это очень странное место для общения. Чужой погибший корабль, — сказал Кай, — совсем не уверен, что это общение будет приятным…

— С кораблём всё ещё интереснее, — ответил я, — дело в том, что он теперь нечто большее.

— Не понимаю, — сказала Катя, — объясни.

— Нечто просто использовало конструкцию корабля, чтобы создать некое… устройство. Возможно, это средство связи. Или транспортное средство нового типа. Я не знаю точно. Но я, похоже, догадался, как именно его можно активировать.

Когда я понял, что у останков чужого звездолёта есть другая функция, он перестал восприниматься как нечто зловещее. Несмотря на то, что внутри всё ещё можно было найти мёртвый экипаж, он вызывал не больше эмоций, чем кожаный диван — который тоже когда-то был частью живых существ.

В космос вышел я один, хотя Кай отчаянно пытался меня убедить, что без компании мне не обойтись никак. Но когда нужно — я умею настаивать.

Точка, на которую указывали «президентские» артефакты, находилась почти в самом центре бывшего корабля. Чтобы долететь туда, нужно было забраться в самую гущу «слоёного пирога».

Тюрвинга у меня не было, поэтому его заменил реактивный ранец. Я привык к мгновенным перемещениям в космосе, и теперь движение казалось мне мучительно медленным.

По пути я разглядывал внутренности корабля, изучал глянцевито блестевшие срезы конструкций. Хотелось войти в режим, чтобы проследить логику создания, угадать назначение отсеков и агрегатов. Но я сдержался. Кто знает — вдруг режим сможет повлиять на работу устройства, в которое корабль должен будет трансформироваться?

В паре десятков метрах от щели, через которую я проник внутрь, пришлось включить фонарик; свет звёзд сюда почти не проникал.

До последнего момента я не был уверен в том, что смогу активировать процесс трансформации. Впереди была абсолютная неизвестность. Я даже не пытался строить гипотезы, в этом не было никакого смысла. Выбор был в том, чтобы идти до конца, или отступить, оставив тайну неразгаданной. И пытаться просто выжить дальше, в изменившемся мире.

Я откладывал момент принятия решения. В конце концов, у меня ведь даже уверенности не было, что я всё понял правильно, и что меня действительно ждёт некая точка, запускающая процесс.