– Смерть.

– Чья?

– Его собственная. Я же тебе рассказывала.

– Ах да. Припоминаю что-то такое.

– С тех пор сокровища никто не искал.

– Не считая вашей закройщицы. Она же ползала в твоем кабинете с портативным металлоискателем?

– Сегодня я увидела ее с одним моим знакомым.

– Та-а-ак… Что за знакомый?

– Ресторатор, у которого работает архитектор с белым микроавтобусом.

– Тебя это не удивило?

– Удивило, и очень. Хотя они могли завести шашни, еще когда она работала здесь. – Надежда почувствовала обиду, как будто кто-то забрал то, что принадлежит ей по праву.

– С этим нужно разбираться, – сказал Астраханский.

У входной двери послышался сначала звонок, потом – мужской голос.

– Кажется, Протопопов. – Лев встал и отправился навстречу ему.

Вскоре они вернулись вдвоем и сели рядом с Надеждой. После обычных приветствий Иван Макарович спросил:

– Как ваши дела?

Она ответила:

– Понемногу приходят в порядок.

– Если понадобится, рад буду помочь. И, если вам интересно, допросы Ларисы Шипиловой и ее сообщников продолжаются. Многое стало ясно, но многое еще предстоит выяснить.

– Например?

– Хотелось бы знать, кто и как похитил Рыбникову.

– Лариса наверняка знает об этом, – уверенно сказала Надежда.

– Следственные действия продолжаются.

В разговор вступил Астраханский:

– Что там Самойлов? Нашел что-нибудь?

– Ты знаешь, я не касаюсь этого дела, но все-таки передал ему кое-какие сведения.

– Самойлову?

– Ему и его группе. Ты уже слышал, что на помойке, где нашли Рыбникову, обнаружены трупы?

Лев подтвердил:

– Два азиата.

– Их личности установлены: таджики-нелегалы. Каждый день приходили на биржу, наниматься на низкоквалифицированную работу. Их товарищи показали, что в тот день оба уехали на белом микроавтобусе. Это я узнал от следователя, который ведет дело. Когда оперативники просматривали дорожные камеры вблизи одинцовской свалки, они заметили похожий микроавтобус, причем заметили дважды. В первый раз он там появился за день до похищения Рыбниковой, во второй – перед тем, как ее обнаружили. Теперь угадай, кому принадлежит транспортное средство?

Помолчав, Астраханский спросил:

– Архитектору Лебедеву?

– А точнее – его подруге. Но ее нет в стране.

– Значит, за рулем был он сам?

– По крайней мере, Лебедев не заявлял об угоне.

– Выходит, он замешан в эту историю?

– Им сейчас вплотную занимается Самойлов. Лебедев, возможно, уже задержан.

Лев покачал головой:

– Даже не знаю, чем все это закончится.

* * *

Проводив Астраханского и Протопопова к выходу, Надежда спросила охранника, где администратор. Тот указал на закройную, и Надежда пошла туда.

– Мы закончили, можете возвращаться… А где Валентин Михайлович?

Помощница Раиса пожала плечами:

– Не знаю.

Виктория прошла к двери, заметив:

– Когда я пришла, его уже не было.

Для верности Надежда зашла в пошивочный цех. Перекрывая голосом стрекочущий шум, спросила:

– Соколов заходил?!

Женщины закачали головами, и кто-то сказал:

– С самого утра не был.

Она прошла в гостиную и на ходу осведомилась у Виктории, которая уже заняла свое место:

– Его не было?

Виктория отрицательно покачала головой.

Надежда быстро поднялась на второй этаж и прошла к кабинету матери. Дернула дверь и, когда та распахнулась, вскрикнула:

– Боже мой! – потом опустила глаза и пробормотала: – Простите…

Посреди комнаты стояли Ираида Самсоновна и Соколов. Он нежно обнимал ее, она же положила свою голову на его грудь.

– Заходи, Наденька. – Ираида Самсоновна высвободилась из объятий и заботливо вытерла помаду со щеки Валентина Михайловича. – У меня для тебя новость.

– Мама… – дрожащим голосом проговорила Надежда. – Я уже боюсь новостей.

– Эта – приятная.

И тут выступил вперед Валентин Михайлович:

– Я сделал предложение вашей матушке. Надеюсь, Надежда Алексеевна, вы не будете против.

– Мы любим друг друга, – призналась Ираида Самсоновна и опустила глаза.

– Я рада. – Надежда подошла к Соколову, и он поцеловал ей руку:

– Благодарю вас.

Она улыбнулась:

– Совет да любовь. Кажется, так говорят в таких случаях…

Остаток дня Надежда провела в своем кабинете. Известие о предстоящем замужестве матери породило в ней разнообразную гамму чувств: от удивления и радости за нее и за Валентина Михайловича до ощущения одиночества и страха за свое будущее. Вокруг не оставалось ни одного человека, который бы любил ее или хотел ей добра.

Надежда понимала, что в своем одиночестве должна винить только себя. Но то, что ее мать теперь принадлежит кому-то еще, вызывало в ней ревность и мучительное чувство потери. Однако и страдания доставляли ей некоторое удовольствие, возможно, потому, что был повод себя пожалеть.

В тот вечер она долго стояла у окна, глядя на то, как приходят и уходят клиенты, а потом – как расходятся работники ателье. К девяти часам Надежда осталась одна, о чем предупредила ее Виктория, прежде чем уйти домой.

Надежда взяла бумагу и карандаш, но скоро поняла, что сегодня ей не рисуется. Тогда она включила компьютер. Увидев на столе новый значок, кликнула мышкой и по первым кадрам видео поняла, что это последняя запись с дрона, которую она скопировала с флешки Льва Астраханского.

Наблюдая за полетом, включила музыку и представила, что это она летит в вышине и видит все эти дома, деревья, людей. Дрон снизился, и она вгляделась в рабочих, которые вышли из крайнего подъезда и направились в глубь двора. Что-то в них ей показалось странным: то, как неловко тащили мешок, а может быть, то, что на них были рабочие куртки, но темные брюки. Прислушавшись к себе, Надежда поняла – здесь что-то не так. Она развернула картинку и нажала на «стоп». Склонившись и буквально прикоснувшись носом к экрану, растерянно проронила:

– Денис…

Одним из мужчин оказался ресторатор Денис Глазунов.

– Да нет… – Надежда скопировала картинку, сохранила ее в другом расширении и максимально увеличила. Вглядевшись, кивнула: – Он!