Ева умоляет меня взять ее в дом для инвалидов, но я понимаю, что она этого просто не вынесет. Она мечтает поговорить с миссис Тэтчер, как мать с матерью. Ева уверена, что та расскажет ей больше, чем мне. И все же я отказываюсь. Ева спрашивает, какая она, Кэтрин Тэтчер, и я говорю, что она очень сильная женщина, ее непросто сломить. Ева признается, что когда-то тоже была сильной, но тончайший фарфор и вещи откутюр сделали ее слабой.

Было решено, что, когда миссис Тэтчер немного придет в себя, она переедет к сестре – несколько странной женщине, ни разу за последние месяцы не смотревшей новости. Я звонил ей, и, как оказалось, она понятия не имеет о том, что ее племянник в розыске и никогда ничего не слышала о Мии Деннет.

Я получил другие дела. Пожар в доме, возможен поджог. Множественные жалобы от девочек-подростков на школьного учителя.

Я возвращаюсь домой настолько уставшим, что не могу заснуть. Выпиваю стаканчик и только тогда засыпаю. В последние минуты бодрствования я думаю о записи видеокамеры, на которой Колин Тэтчер ведет Мию Деннет к машине. Мне становится страшно, когда я представляю, как рыдает сейчас в своей постели Ева. А ведь я единственный, кто может все это прекратить.

Во вторник я опять прихожу к миссис Тэтчер, и она неожиданно спрашивает меня о своей соседке, Рут Бейкер.

– Рут знает, что я здесь?

Приходится ответить, что я понятия об этом не имею, что незнаком с Рут – как там ее? – Бейкер.

Она рассказывает, что Рут заходила к ней раз в неделю, в те дни, когда не мог приехать Колин. Она говорит, что соседка забирала почту и приносила ее к ней в дом, миссис Тэтчер. Я говорю, что почтовый ящик был до краев забит корреспонденцией, невозможно было даже закрыть дверцу, что мне пришлось ехать в их офис и, предъявив удостоверение, забрать все, что не поместилось. Я поговорил с соседями, но никто из них не знал Рут Бейкер. Миссис Тэтчер объясняет, что Рут живет в Кейп-Код, через дорогу, и я вспоминаю дом с табличкой «Продается», расположенный как раз напротив. Я звоню и стучу в дверь, но мне никто не открывает.

Приходится повозиться, и в данных за первую неделю октября я нахожу информацию о том, что миссис Рут Бейкер скончалась от сердечного приступа 7 октября в пять восемнадцать вечера. Об этом миссис Тэтчер не знала. Рут должна была ухаживать за ней в отсутствие сына. Становится ясно, что Колин, где бы он ни был, даже не догадывается, что семидесятипятилетняя женщина, которую он просил присмотреть за матерью, умерла. Мои мысли крутятся вокруг почтового ящика. Я собрал все конверты и разложил их по датам. Конечно, я заметил интервал в пять дней между датой похищения Мии и поступлением первого извещения о задолженности. Интересно, кто же забрал почту миссис Тэтчер?

Возвращаюсь к дому Рут Бейкер, но мне опять никто не открывает. Приходится найти ее ближайших родственников – дочь, приблизительно моего возраста, проживающую в Хэммонде с мужем и детьми. И вот наступает день, когда я стучу в ее дверь.

– Чем могу помочь? – спрашивает хозяйка, когда я предъявляю удостоверение.

– Вы дочь Рут Бейкер? – спрашиваю я, прежде чем представиться.

Женщина кивает. Естественно, каждый раз, когда полиция стучит в вашу дверь, вы думаете: «Что-то случилось».

Забыв выразить соболезнования по поводу кончины матери, я перехожу к сути дела, которое волнует меня уже много недель: похищению Мии.

– Ваша мама забирала почту из ящика ее соседки, Кэтрин Тэтчер.

На лице женщины появляется смущенное и виноватое выражение, она принимается извиняться. Мне понятны ее чувства, она беспокоится, что могла нечаянно попасть в беду. Кража корреспонденции – тяжкое преступление, а я полицейский.

– Мы были так заняты, – лепечет женщина, – сами понимаете, похороны… и дом надо было освободить…

Она говорит, что видела почту на столике у входной двери, много раз проходила мимо, когда выносила коробки, но все как-то забывала передать адресату.

Я еду следом за ней к дому, где жила Рут Бейкер, и женщина торопится в дом, чтобы передать мне корреспонденцию. Поблагодарив, забираю множество конвертов и листков, сажусь в машину и начинаю их просматривать. Меню китайского ресторана, счет за воду, рекламная листовка продуктового магазина, счет, счет, пухлый конверт на имя Кэтрин Тэтчер без обратного адреса. Почерк небрежный. Открываю его и нахожу пачку купюр. Ни записки, ни обратного адреса. Со всех сторон разглядываю конверт, читаю надпись на штемпеле – О-Клэр, Висконсин. Откладываю бумаги на соседнее сиденье и завожу машину. Вернувшись в свой кабинет, я прокладываю на карте маршрут от Чикаго в Гран-Марей. Точно. Там, где Ай-94 уходит на запад на Сент-Пол и Миннеаполис, а шоссе 53 на север в Миннесоту, есть городок О-Клэр, всего в пяти часах езды от Гранд-Марей.

Связываюсь с офицером Роджером из северо-западной Миннесоты. Он уверяет меня, что это ложный след, но соглашается все проверить. Говорю ему, что на всякий случай отправлю фоторобот Колина Тэтчера, вдруг пригодится. Его показывали по телевизору только в трех штатах: Висконсин, Иллинойс и Индиана. В Миннесоте, как и в других регионах, никто понятия не имеет, кто он такой. Ничего, скоро и они узнают.

Антибиотик помогает, и утром она чувствует себя лучше. Даже становится похожа на человека, а не на полуживого зомби. Кашель еще остается, но температура спадает.

По мере ее выздоровления что-то определенно меняется. Я убеждаю себя, что дело в антибиотиках. Но все равно понимаю, что это не так. Она становится тихой. Спрашиваю, как она себя чувствует. Еще не очень хорошо. У нее пропадает аппетит. Прошу ее съесть хоть пару ложек, но она не обращает внимания, все время сидит и смотрит в окно. В доме опять воцаряется тишина, та самая неприятная тишина, с которой мы начали.

Стараюсь разговорить ее, но она лишь односложно отвечает на вопросы. Да, нет, не знаю. Несколько раз она говорит, что мы замерзнем до смерти в этом доме, шепчет, что ненавидит снег, что ее скоро вырвет от вкуса куриного супа с вермишелью.

Наконец мне надоедает ее нытье, и я велю ей заткнуться. Напоминаю, что спас ей жизнь. Она будет есть этот чертов суп, или я затолкаю его ей в глотку.

Она перестает рисовать. Спрашиваю, не хочет ли прогуляться – день выдался неожиданно ясный, – но она отказывается. Я ухожу один, а когда возвращаюсь, понимаю, что она не сдвинулась и на дюйм.

Она не может принять решение. Куриный суп ей надоел, я знаю. Перед ужином я предлагаю ей выбрать и выкрикиваю названия всех продуктов, что есть в холодильнике. Она говорит, что ничего не хочет. Не голодна.

И добавляет, что ей надоело все время трястись от холода, она устала от той бурды, что упакована в банки под видом еды, которой нам приходится питаться. Ей дурно от одного ее запаха.

Ей надоело ничего не делать. Она не может сидеть часами без дела, и так изо дня в день, снова и снова. На улицу выходить в такой холод у нее нет желания. Для рисования нет вдохновения.