Джером же тебе должен... Так пусть выкрадет для нас бутылочку... две... Ну, ящичек, - остальные весело загудели, - завтра эту посудину уж издырявят пушки, никто и не хватится!

Под напором товарищей и весом доводов Блейна Хорь сдался, и вскоре моряки уж забыли о картах, долгах, предстоящем сражении и прочих пустяках, не имевших значения, когда ром течет рекой. Поднялся шум, воцарилось веселье, от запаха спиртного мутило, в кубрике стало душно и жарко, как в пустыне.

Эдвард затаился. С широкой улыбкой он наблюдал, как пьянеют моряки, слушал, как какой-то старый волк принялся рассказывать байки, лысый начал громко спорить с соседом и предлагать «решить все по-мужски», а безобидный толстячок, облокотившийся о пушку, завел одну из песен-шанти.

Одним словом - матросская идиллия.

Самое время вспомнить, что он не матрос и тихонечко улизнуть на палубу. Туда, где его всю ночь дожидается заветная шлюпка.

Холод и свежий воздух показались уже настолько непривычными, что Эдвард почувствовал себя переместившимся между мирами.

«Мечтать не вредно», - буркнул он в ответ на это ощущение.

Что-что, но возвращение в мир ардов случится нескоро. Уж больно изворотливым оказался Майер-слизняк.

Округу заполонила чернота. Виднелись лишь одинокие огоньки - лампы, горевшие на соседних кораблях, и тусклый свет, доносившийся от Галлена.

Лодка, крепко привязанная к правому борту, дожидалась Эдварда.

Он улыбнулся ей, а сердце замерло.

- Ну здравствуй, моя красавица, - пролепетал Блейн тихо, подходя к ней и постукивая пальцами по влажному просоленному корпусу.

Эдвард осмотрелся по сторонам. Никого. Он перелез через борт и встал посередине висящей лодки. Замер, как нашкодивший ребенок, что ожидает строгий выговор... Но не появилось никого, кто сыграл бы роль воспитателя.

- Вот и ладно, вот и отлично, - шепнул он, доставая нож и поднося острие к одной из веревок.

Под весом лодки веревка натянулась и казалась чуть ли не стальной. Блейн стиснул зубы так сильно, что по лицу прошла ноющая боль, и крепко вцепился в рукоятку. Он не перерезал веревку, а почти что пилил ее...

Но вот целых нитей осталось всего ничего, послышался стон и скрежет, и... Судьба решила напомнить Эдварду, почему из него не вышел бы мореплаватель.

Нос лодки, освободившийся от крепления, повалился вниз, и Блейн вместе с ним. Чудом он ухватился за одно из сидений и удержал нож в руках.

Нос оглушительно ударился о воду, брызги подались вверх, соль попала в глаза и защипала их.

«Черт! Идиот! Какой же ты идиот!», - выругался про себя Эдвард, оперся о самую ближнюю к корме скамью ногами и в таком шатком положении принялся быстро перерезать вторую веревку.

- Эй ты слышал? - раздалось с палубы.

«Че-ерт. Блейн, ты идиот. Ты последний идиот», - зачертыхался он, перерезая проклятый трос с немыслимой скоростью.

Он поддался, и корма упала на воду вслед за носом.

- Это лодка! - послышался новый возглас.

«Да, черт побери, это лодка!», - мысленно подтвердил Эдвард и, недолго думая, перевалился за ее борт. От ледяной воды свело мышцы, и если бы его сердце не билось в груди с такой немыслимой скоростью и не прогоняло по телу кипящую кровь - Блейн сразу пошел бы ко дну.

Но он схватился рукой за край лодки, подогнул голову, прячась за корпусом, и притих.

На волную гладь упало желтое световое пятно. Кто-то разогнал ночную тьму лампой.

- Сорвалась. Какой идиот ее закреплял? А кто проверял тросы? - после объективно недолгого, но по меркам Эдварда, затянувшегося на вечность, мгновения выговорил голос одного из моряков.

- Не знаю, - последовал ответ другого.

- Не знаю, - передразнил его писклявым голосом первый, - и что делать? Доставать надо.

- Тебе надо?! Да завтра о ней никто и не вспомнит!

- И где только понабирали таких бездарей, как ты?

- Ну простите меня, господин профессионал. Я в воду за этой дырявой посудиной лезть не буду. Тебе надо - ты и лезь. А я ничего не видел.

На секунду все затихло, потом раздалось негромкое: «Ленивые ублюдки», - а затем световое пятно исчезло.

Эдвард выдохнул с облегчением. Его рука занемела, одежда начала казаться ужасно тяжелой. Кое-как он взобрался обратно в лодку, и отвратная мелкая дрожь прошла по телу. Как же холодно...

Он обхватил самого себя руками, но какой в этом смысл, если одежда насквозь промокла в ледяной воде? Эдвард со злостью и отчаянием посмотрел на виднеющийся вдали форт Галлен, затем - на весла, которыми еще предстояло грести.

«Такого противника, как я, любой пожелает. Вон, как стараюсь для треклятого Майера! - подумал он сердито, - лишь бы Софирец не подвел. Знать бы еще, кто этот Софирец...».

Глава 28 - 1

В Оплоте действовала давняя традиция: когда прибывал гость, арды и д’арды собирались в главном зале крепости, чтобы отпраздновать его приезд веселым пиром. И обычно за сбором всех за одним столом вопрос не вставал. Кто откажется от праздника в дружеской компании?

Как выяснилось, откажутся многие, если роль гостя отведена Хельге, хозяйке Прибрежной крепости.

Многие д’арды прошли через нее, прежде чем попали в Оплот. Остальные были наслышаны. Люди единодушно решили держаться от ардессы подальше, словно та болела какой-то жуткой хворью.

Впрочем... Некоторые говорят, что безумие заразно.

В зале удалось собрать десяток, может, чуточку больше гостей. В основном, это были самые приближенные к хозяину Оплота люди, которым совестно отказывать высшему арду.

Лица у них всех приобрели невероятно хмурое выражение. Гости словно бы готовились к казни, а не ждали начало пира.

- Только посмотрите на них, какие кислые рожи! - Хельга не спешила заходить в главный зал, оправдав это тем, что хочет войти с Хенром, единственным равным ей по статусу. Она ждала в коридоре и наблюдала за гостями, медленно проходящими внутрь, - они должны в ногах у вас ползать в благодарность за такую большую честь. Сидеть за одним столом с ардами... Человечешки в Оплоте слишком избалованы!

Гуннар и Ларс, встретившие Хельгу в порту, а затем отведшие ее сюда, к залу, хмуро переглянулись. Даже младшему из братьев, не знавшему все темные стороны гостьи, не по душе было происходящее. Она приехала без предупреждения, привезла сюда толпу рабынь и груду вещей, будто собралась поселиться в Оплоте навсегда, и уже на пристани начала жаловаться на местные порядки и чрезмерную распущенность «человечешек».

«Она вообще помнит, что моя мать - человек?», - думал Ларс раздраженно.