Вы, профессор Стоун, – указал я на него дулом пистолета, – не имеете права продолжать то, что делали. Все. Хватит. Мы отправимся на вашу пресс-конференцию вместе, и вы сделаете там две вещи: не только объявите о своем лекарстве, но и признаетесь, что сами организовывали приступы. Если вы откажетесь или пошлете свою гориллу, чтобы она попробовала меня убрать, это не поможет. А если вы не объявите то, что я вам сказал, на пресс-конференции, то в три часа пополудни редакторам всех израильских газет и больших всемирных новостных сайтов автоматически отправится мейл с расписанием полетов доктора Уильямсон, со схемой устройства шариков SGB и с показаниями – моими и Тамар Сапир. Все. В общем, можете позвонить своему другу и сказать, что меня здесь уже нет. Мы посидим вместе, перекусим, а заодно обсудим, что вы объявите всему миру. Если хотите, могу помочь с черновой версией речи.

Я откинулся на спинку кресла. Пистолет я по-прежнему держал в руках, но в тот момент мне показалось, что в нем уже нет необходимости. Стоун должен был что-нибудь сказать. Может, он понимал, что я блефую, может – нет. Все, что мне нужно было, – это его реакция, которая будет доказательством его вины. Пусть он посмеется надо мной, рассердится на меня, но пусть подтвердит это – голосом. И тогда мне действительно будет что разослать редакторам газет.

Последние несколько минут профессор Стоун смотрел на свои руки. Я видел в этом признание своего поражения, полного провала.

И тут он поднял глаза на меня. В них была все та же холодная и непроницаемая ясность, которую, кажется, я видел и при первой нашей встрече, но на этот раз там было и еще кое-что. Грусть, что ли. Уголки его губ скривились в горькой полуулыбке. На мгновение мне показалось, что ему стало жалко самого себя, но потом мне вдруг стало не по себе. Он жалел не себя, а меня.

– Ох, Арбель… – сказал он усталым голосом.

В дверь постучали.

Стоун встал, не обращая внимания на мой пистолет. Подошел к двери и потянулся к ручке.

Все это время я не отводил от него взгляда, но не мог заставить себя действовать. Взгляд, которым он смотрел на меня последние несколько секунд, все еще парализовывал меня.

– Профессор, – я наконец поднял пистолет, – отойдите от двери.

– Дан, мне жаль, – сказал он. – Очень жаль.

Я навел на него пистолет, прицелился.

Профессор Стоун резким движением открыл дверь и я успел увидеть кого-то, кто стоял снаружи, тоже с пистолетом наготове, и нажал на спусковой крючок, целясь точно посередине этой фигуры.

1

Помню, как я наклонился вперед и уже напряг мышцы, чтобы броситься к папе, но понял, что он умер еще до того, как его голова упала на ковер. Они нашли нас. И дверь все еще открыта.

Я развернулся и бросился назад, в подвал, стараясь касаться ступенек как можно тише. Не оглядываясь. Зашел ли в дом тот самый силуэт за дверью, я не знал. Я просто бежал, кровь ударила мне в голову. Влетел в подвал, закрыл за собой дверь и быстро ее запер.

Это была обычная дверь: несколько ударов – и он или они окажутся в той же комнате, что и я, под землей, и шансов убежать не останется.

На стене у двери висела металлическая коробочка, на ней – несколько металлических кнопок.

Такие коробочки были на каждом из трех этажей: в подвале, на первом и на втором. Я быстро набрал код: «8573».

Коробочка открылась, внутри был пистолет, заряженный и готовый к использованию. Я вынул его и побежал к противоположной стене, к холодильнику с пивом.

Открыл морозилку, вслушиваясь в шорохи из-за двери. Я представлял себе, как целая группа людей в черном с оружием наготове наводняет дом, ища глазами меня.

В глубине морозилки, внизу, лежала картонная коробка от бритвы. Там находился мой браслет, старенький браслет на экстренный случай, холодный на ощупь, одеревеневший от мороза. Позже, вспоминая об этом дне, я никак не мог понять, на что я надеялся. Видимо, я просто хотел верить. Хотел, чтобы хоть раз это сработало, надеялся, что переходный возраст принес мне способность обмениваться, что низкая температура может помочь.

Я решил попробовать заморозить браслет, насколько это возможно, надеясь, что каждая десятая градуса поможет делу, повысит мои шансы обменяться.

Я вынул из холодильника банки пива и мешок со льдом. Открыл банки, вылил в большую миску, из которой вытряхнул остатки вчерашнего попкорна, добавил льда.

В доме было тихо, но я понимал, что это ничего не значит. Люди в черном сейчас обходят весь дом, обыскивают каждый угол, мне нужно спешить. Я надел замороженный браслет на левую руку и сунул ее в миску.

Браслеты на экстренный случай должны были обменять нас со специально обученными бойцами, натренированными именно на такие задания – оказаться в теле человека, которому грозит большая опасность, и вступить в драку с тем, кто ему угрожает. А мы в это время должны были находиться в их телах, далеко, в безопасном месте. Пистолет был уже готов. Оставалось только обменяться.

Мои пальцы быстро теряли чувствительность. Моей руки касались кубики льда, вокруг запястья и браслета собрались пивные пузырьки, похожие на мелкие жемчужинки. Еще несколько секунд, пусть охладится еще немного. И еще пару секунд.

Высоко, под потолком подвала, светилось маленькое окошко, в которое был виден садик перед домом.

Пока руке становилось все холоднее, я смотрел в это окошко, пытаясь разглядеть обувь, движение, тени. Я лихорадочно дышал. Мне казалось, что сверху доносятся какие-то звуки, и тогда я представил себе, и… бог ты мой, сколько можно ждать…

Я сунул в миску и вторую руку, схватился за браслет, стал нащупывать кнопку.

Пожалуйста, пожалуйста, пусть сработает. Хоть один раз.

Я нажал.

Тысячную долю секунды все было в тумане, а потом снова стало четким. Я уже не был в нашем подвале.

Я был в лесу. В мгновение ока меня захлестнули новые ощущения. Свет, запах, шорохи леса, которые вдруг заменили звуки дома. И тут по всему моему телу пробежала дрожь.

Пару секунд мне потребовалось, чтобы понять это содрогание. Мои руки – точнее, то, что теперь было моими руками, – крепко держали шершавую деревянную палку. Они были вытянуты, напряжены; все тело наклонилось вперед, на губах все еще ощущалось напряжение оттого, что кто-то мгновение назад крепко сжимал их. Я расслабил мышцы, отпрыгнул в изумлении назад, моя душа неосознанно стремилась вернуться в мое собственное тело и продолжить то движение, которое я совершал до перемещения.

Палка у меня в руках оказалась рукоятью топора, топорище вонзилось в огромное полено, расколов его надвое.

Это и было содроганием, охватившим все мое тело. Ровно в тот момент, когда топор вошел в древесину, я оказался в этом теле.

Слишком поздно, чтобы услышать, как полено раскалывается, но как раз вовремя, чтобы почувствовать это.