Эди не стала объяснять почему: герцогиня никому ничего не обязана объяснять… ну разве что герцогу.

Ривз довольно кивнула.

– Какое именно принести, ваша светлость? Синее на вас смотрится великолепно, но, может быть, вы предпочитаете бирюзовое? Или лиловое?

– Нет, – покачала головой Эди, – принесите… коричневое.

– О… нет, ваша светлость! – не удержалась Ривз. – Только не коричневое.

Эди удивленно повернулась, явно шокированная словами горничной, которая никогда не позволяла себе ничего подобного.

– В чем дело, Ривз?

Горничная покраснела, виновато опустив глаза.

– Извините, ваша светлость. Просто коричневое… – Помолчав, она вздохнула и решилась продолжить: —…немного скучное: скорее для матроны или вдовы, а вы…

– Хм… конечно. – Эди кивнула, подумав, что и то и другое положение позволило бы ей чувствовать себя более безопасно.

– Может быть, все-таки королевский синий? Он так идет к вашим золотистым волосам, и у него глубокое декольте, что тоже очень красиво.

Эди нетерпеливо поморщилась, изучая свое отражение в зеркале.

– Как будто декольте может изменить эту, с позволения сказать, грудь.

– Мы можем добавить кое-что. – Ривз взглянула на часы. – У нас еще уйма времени.

– И зачем? С какой целью? – удивилась Эди, и даже ей самой собственный голос показался слишком резким.

– Ну как… – замялась Ривз. – Ведь герцог вернулся домой, и, я уверена, ему приятно будет видеть напротив себя… когда он так долго отсутствовал, хм… – Наткнувшись на взгляд Эди в зеркале, она вздохнула и сдалась: – Хорошо, я принесу коричневое.

Ривз исчезла в гардеробной, а Эди опять вернулась к своему отражению в зеркале и пробормотала, поглаживая корсет, чуть приподнявший ее маленькую грудь.

– Непременно. Я ничего не подкладывала в корсет с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать.

Девушка до Саратоги охотно пользовалась этими маленькими ухищрениями, чтобы грудь казалась более пышной, подкрашивала вишневым соком щеки и губы и мечтала, что некий джентльмен с другого конца Мэдисон-авеню обратит на нее внимание и, возможно, даже влюбится. Саратога убила все романтические мечты и девичьи грезы, задушила все желания до того, как она успела понять, что это такое.

Сейчас уже поздно… Но так ли это?

Эди прикусила губу, разглядывая свое отражение и мысленно представляя лицо Стюарта, глаза, призывающие ее познать блаженство ласк и поцелуев.

Чего она хочет?

На этот вопрос еще неделю назад ответить было бы просто. Она сказала бы, что не хочет никаких перемен, ее вполне устраивает та жизнь, которую ведет. И ни у кого не стала бы спрашивать, не упустила ничего.

В голове звучал его голос, который уверял, что она страстная. Разве она страстная?

Безусловно, с его возвращением покой ее был нарушен. Если страсть – это постоянное пребывание в подвешенном состоянии, нечто среднее между страхом и волнением, то тогда Стюарт прав. Если страсть – бесконечный круговорот одних и тех же мыслей, возбуждение и все тот же страх, тогда да, она, видимо, страстная натура. Если он мог сотворить такой хаос в ее душе за неделю, что будет дальше, если она останется с ним? Размышляя, она представляла его лицо. Черты его стали более четкими, чем тогда, когда она впервые увидела его на балу. Да, он возмужал и явно отягощен заботами, но все равно и сейчас необычайно красив, стоит только взглянуть в эти проникновенные серебристо-серые глаза. У этого мужчины, как он сам признался, было много женщин, и он знал, почему персик так эротичен и какие слова надо сказать, чтобы заставить затрепетать девичье сердце. Сколько, интересно, сердец он заставил так трепетать? Наверное, не счесть…

Учитывая, что они женаты, какое это имеет значение? Вопрос в другом: разве может такой мужчина, как Стюарт, жить с такой женщиной, как она, и действительно хотеть ее, любить и быть верным?

Господи, да она впадает в романтическое настроение быстрее, чем восемнадцатилетняя девушка.

Это то, чего она хочет? Чувствовать себя такой, какой была тогда? Такой, какой она могла бы быть, если бы не было Саратоги? Забыть об этом происшествии, как будто его никогда не было? Но возможно ли такое?

Эди в смятении прижала ладони к пылающим щекам. Где та самоуверенная герцогиня, которая вела огромное хозяйство в течение пяти лет, воспитывала младшую сестру, занималась благотворительностью и устраивала в своем доме самые популярные вечера во время лондонского сезона? Она думала, что стала уверенной и независимой, но сейчас поняла, что всего лишь поместила себя в безопасный кокон, где ничто не могло поколебать ее уверенности, подвергнуть сомнению убеждения или покуситься на ее независимость.

Ни одному мужчине не удалось подчинить ее, унизить или завоевать. Это правда. Но ни один мужчина и не целовал ее так нежно, заставляя сердце петь от счастья.

Прижав кончики пальцев к губам, Эди продолжала смотреть на свое отражение. Ей не стоит задумываться о будущем. Пока она не поцеловала герцога, и у нее еще есть пять дней до того, как решение будет принято. А сейчас все, чего ей хотелось, это просто быть женщиной и наслаждаться этим. А он? Что ж, пусть продолжает добиваться ее поцелуя…

Горничная вернулась из гардеробной, и Эди обернулась.

– Я передумала, Ривз. Принесите синее платье.

Ривз – обычно чем-то недовольная типичная первая горничная леди – на сей раз довольно хмыкнула и украдкой улыбнулась.

– Я завью ваши волосы щипцами и подниму наверх, хорошо? Как будто морской бриз растрепал кудри.

– О, прекрасно, – отозвалась Эди вслед горничной, которая поспешила в гардеробную. – Но ничего подкладывать в корсет не буду…

Эди взглянула на свое отражение и убрала несколько завитков со лба.

– Не стоит заходить так далеко.

Когда Эди спустилась в гостиную, Стюарт в полном одиночестве потягивал херес и рассматривал акварели, сделанные Джоанной утром во время пикника.

Услышав ее шаги, он поднял голову и улыбнулся.

– Вы великолепны, дорогая!

Остановившись в дверях, она наклонила голову, позволив себе согласиться, и улыбнулась, указывая на синий шелк:

– Это все Ривз. Она сказала, что герцог, вернувшийся с диких просторов Африки, должен видеть за столом напротив жену в красивом платье.

Он рассмеялся.

– Я все сердцем за. Мы должны повысить этой женщине жалованье.

Вдруг что-то щелкнуло у нее в голове, и она, прищурившись, взглянула на него.

– Случайно, не вы внушили ей эту мысль?

– Я? Вы о прелестном платье с глубоким декольте? – Он улыбнулся. – Нет, но это именно то, чего я втайне желал. Боюсь только, это декольте способно нарушить мое спокойствие.