– Спи… пусть беда не коснется тебя. – Она усмехнулась. – А ты, доченька, еще спрашивала, привязалась ли я к тебе. Да я самый важный в моей жизни знак облекла в форму колыбельной для тебя.

– А кому ты писала первое стихотворение?

Паучерт за язык потянул, на самом деле не очень-то Карину интересовал ответ на этот вопрос. Или интересовал?

Арисса тонко улыбнулась. Почему-то посмотрела на Евгения. Тот стоял, скрестив ноги и опершись о стену возле двери, через которую им предстояло пройти в Третий город луны.

– Это писала не я, – усмехнулась она и понизила голос, – а моя сестрица Клара. Только папе не говори, – и подмигнула. Подружка-заговорщица, чтоб ее… – Ладно, вам пора идти. Пять дней, не забывайте! И не сердись на меня за мальчика. Если сделаешь, как я тебе говорю, с ним все будет в порядке. Если не сделаешь… естественные последствия не заставят себя ждать. Я понятно излагаю?

– Понятней некуда, – буркнула Карина и, не прощаясь, боясь взглянуть на Митьку напоследок, первой шагнула в коридор.

Отец последовал за ней.

Карина уже точно знала, что Евгения Радова молчание не тяготит. Собственно, она и сама не была сторонником бесед ни о чем с попутчиками. Но сейчас, сделав три шага по внутренности (как говорил Арноха) двери и шагнув из пространства древесности в пространство каменности – глубину стены, – девочка поняла, что молчать просто не может.

– Скажи мне, пожалуйста, – заговорила она, – почему мне кажется, что вы тут через одного ненормальные? Как психи какие-то. Маменька объявилась через семь лет и щебечет про «быть подругами», угрожает убить моего друга и при этом ждет не просто послушания, а… дочерних чувств, мрак побери! Это как? Каким диагнозом описывается?

Евгений засмеялся. Не нервно и не зло. Как будто какую-то верхнюю оболочку оставил на острове, а теперь явился в… следующей оболочке.

– Мы все нормальные, – просто ответил он. – Дело в том, что мы с тобой из разных миров в самом прямом, географическом смысле слова. Тебе еще повезло, что и я и Ари прожили годы на Однолунной Земле. Посуди сама. Разве не различаются мм… этические картины мира у разных народов твоего витка? Разве не по-разному относятся к детям, к семьям, к вопросам приоритетов и подчинения? И это в столице твоей страны, в одном городе, люди, которые живут рядом, но принадлежат к разным культурам. Очень по-разному! А мы – ино… хм… иномиряне. У нас с тобой логика поведения различна настолько, что я не могу предугадать твоих поступков.

– А меня вечно ставят в тупик поступки трилунцев, – призналась девочка, – и я тоже их предугадать не могу. Потому что… ну, не жду я, что взрослые люди будут вести себя… как дети малые.

– О, в некотором смысле мы и есть дети, – с готовностью согласился Евгений, – особенно знаккеры и символьеры. Особенно обладающие большим волевым ресурсом. Проще говоря, силой. Мы в своем могуществе чувствуем себя, как малыши в детской, – в полной безопасности, неуязвимости… и где-то безнаказанности. Поэтому, играя со своими игрушками, порой ломаем их. И хотим новые. Я в состоянии тебе это объяснить только потому, что долго жил на Земле и могу сравнивать ее жителей с трилунцами. Тот же Юлли тебя бы просто не понял, как, собственно, и твоя любящая тетушка Эррен.

Ну… эти сведения нельзя было назвать великим откровением.

– Угу и ты теперь идешь и болтаешь со мной, как будто не душил меня на балу… Потому что трилунец, ага?

Если отец и заметил иронию в вопросе дочери, то вида не подал.

– Примерно так. Видишь ли, в Трилунье, особенно в древних знаккерских семьях, ребенку просто не придет в голову оспаривать решение взрослого. Каким бы оно ни было. Хотя теперешняя молодежь уже не та, что в мое время. Эй-эй, барышня, ты что, не смотришь, куда идешь? Чуть не проскочила мимо. За ним – выход в Третий город луны.

«За ним» – это за каменной статуей, изображающей, судя по всему, оборотня-кота, да еще застывшего в момент полупревращения. Интересно, такие существуют (или существовали?) в Трилунье или это мифический персонаж? Честно говоря, тварь выглядела жутко, мимо проскочить было бы приятнее, чем внутри лезть.

– Погоди секунду, п-п-папа, – последнее слово далось не без усилий, но таки далось, – я что-то не поняла насчет молодежи. Ты вроде и сам не вполне старик…

– Конечно, не старик, я же очень сильный знаккер. – Евгений прищурился, стал ужасно похож на Эррен, хоть они заметно разнились чертами лица. – Ты что, не в курсе, сколько мне лет? И твоей маме?

– А…э…

Вообще-то Евгений выглядел слишком молодо, чтобы быть папашей ей и Женьке, но ведь был же.

С определением возраста взрослых людей у Карины вообще была засада. Но с памятью-то засады не было. И память подсказала… вот уж удружила.

– Ох ты ж, мрак безлунный!!! Мне Ларик… Ларисса Корамелл совсем недавно говорила, что ей пятьдесят три года. Но она же была средней сестрой! А Клара – старшая. То есть ей еще больше. А тебе… минимум, как Кларе? Ско… сколько?

Евгений явно наслаждался дочкиным смятением.

– Шестьдесят, – отчеканил он. – А Кларе и Эррен по пятьдесят семь. Да и твоей матушке как есть полтинник. Но, знаешь ли, чем выше общий интеллектуальный уровень общества и его научное и техническое развитие… а в Трилунье они очень высоки, хоть и не в привычном для тебя понимании… так вот. Чем они выше, тем позже происходит интеллектуальное и психологическое взросление отдельно взятой личности. А с учетом того, что сильный знаккер может лет триста прожить… Вот тебе дополнительное объяснение того, почему мы «как дети малые». Вот только… Поверь мне, я бережнее обращаюсь с игрушками, чем это делает твоя мама. Ей я вообще не доверяю, а когда они действуют на пару с Юлли… Что там более всеохватно, чем «вообще»? Вот так я им и не доверяю. Может, договорим в городе? У нас есть пять дней, помнишь? Раньше бесполезно соваться в коридор.

И он мягким, но не допускающим сопротивления жестом развернул дочь лицом к статуе и мягко вытолкнул ее…

…На шумную портовую улицу пахнущую холодом, океанским ветром и чем-то незнакомым, но таким морским и корабельным, что дух захватывало. После гулкой тишины и общей застылости Тающих Островов у Карины было такое ощущение, словно она оказалась в эпицентре взорвавшегося фейерверка.

Статуя человеко-кота украшала парадный вход в какую-то контору, поэтому для всех горожан и приезжих, снующих по улице, Карина и Евгений вроде как из конторы и вышли.

Несмотря на одолевавшие ее тягостные мысли, девочка просто рот разинула. Да и любой на ее месте поступил бы так же. Трилунцы, разодетые по последней местной моде – в основном узкие куртки, напоминающие доспехи, штаны-галифе на мужчинах, а на женщинах – пышные, кружевные юбки. Только, в отличие от ноября, не в пол, а чуть ниже колен спереди и до лодыжек сзади. Изредка мелькали элегантные, мундирного покроя костюмы на совсем уж важных господах.