Александрии. Они утверждали, что стали марксистами, коммунистами. Барт приехал из Румынии, где коммунисты закрыли институт; египтяне нашли у него следы туберкулеза; нужно было проверяться; он уехал в конце года. После этого мы не расставались лет двадцать или около того[392].

Барт был полон решимости, он хотел преподавать в высших учебных заведениях; он не желал больше кочевать «из одной фашистской страны в другую, лишенный какого-либо материала для критических исследований, соизмеримых с жизнью, часть которой уже прошла»[393]. Так что ему придется продумать стратегии: предложение Греймаса показалось ему довольно эффективным, даже если не помогло самому Греймасу получить работу.

Таким образом, 1949/50 учебный год, проведенный в Александрии, важен для последующего периода, для институционального выбора и научной реализации. Барт давно понял, что ему нелегко будет получить должность в университете, но теперь он встретил людей, находящихся в таком же положении, борющихся за существование вопреки всему, стремящихся превратить свою маргинальность в источник силы. Александрия дала статусу оттесненного на обочину одиночки опору в сообществе. Если еще точнее, отношения, завязавшиеся с Греймасом, привели к целому ряду важных решений: на академическом уровне Барт решил отказаться от начатой с Пинтаром диссертации и обратиться к лингвистике; на уровне письма он решил применять свое критическое мышление к материальности языка, искать идеологию в ритмике слов и фраз. Египетские знакомства не просто представляют лингвистический поворот в мысли Барта; они придают его письму более философское направление. Утверждается и обнажается мысль структурированная и абстрактная, конструктивный метод.

Письмо: министерство и «Нулевая степень»

Барт вернулся в Париж, когда ему не продлили контракт в Александрии из-за проблем со здоровьем. Его назначили на должность редактора в Генеральной дирекции по культурным связям (RC) Министерства иностранных дел. Ему поручено заниматься вопросами преподавания «французского языка как иностранного», специалистом по которым он стал за два срока, проведенных на службе за пределами Франции. Все его рабочие дни проходят в здании министерства на набережной Орсе, и его офисный график оставляет мало времени для письма. То, что он выполняет функции «писаря», как это раньше называлось в конторах, не способствует работе над собственными проектами. Хотя работа его не раздражает, Барт разрывается между необходимостью иметь средства к существованию и желанием найти место, которое лучше бы соответствовало ему символически и интеллектуально. Из-за этого он становится вялым и слабовольным. Он мечтает о более свободной работе, которая оставляла бы ему как можно больше времени и позволила бы погрузиться в аскезу на три года, необходимых, чтобы закончить диссертацию. Барт подает заявление на пост в Кембридже с начала 1951 учебного года. Он получает эту должность в июне, но в конце концов отказывается, к большому огорчению Робера Давида, который надеялся получить его место в министерстве. Барту кажется, что пришла пора добиться чего-то во Франции, иначе будет слишком поздно. Вероятно, бессмысленно искать географическое решение в побеге. Выход, если он и есть, по сути дела, психологический. Немного позже, в декабре 1951 года, на горизонте появляется еще один пост преподавателя, на этот раз в Болонье, но ничего не выходит. В 1952 году заявка Барта на работу в педагогической миссии ЮНЕСКО в Ливане на пару лет, прекрасно оплачиваемую и интересную, тоже отклонена: «Мою кандидатуру поддержала дирекция (это была ее идея), все меня благословили и поддержали (Жокс, Байон, Люсе, Абрахам и Бизо), но делегат из Ливана, по-настоящему лицемерный священник (монсеньор Марун), выбрал другого кандидата»[394]. Барта охватывает ощущение неспособности творить, и он приписывает причину своей административной должности, потому что видит, как меняется жизнь его товарищей в отличие от его жизни, в которой ничего не созидается. Приехав в Париж, Греймас – после возвращения Барта живущий со своей женой в отеле на улице Сервандони, когда у него случаются каникулы в столице, – представляет Барта Жоржу Маторе, с которым уже давно сотрудничает. Именно благодаря Маторе он стал работать над «Инвентарем» Марио Роке, и с ним же напишет книгу, которая станет больше чем учебником: «Метод в лексикологии», который выйдет в издательстве Didier в 1950 году. Если среди участников группы «не-агрегированных», с которыми Барт познакомился за границей, у многих были нетипичные карьерные траектории, то у Маторе, несомненно, одна из самых впечатляющих. Самоучка, как и его родители (его отец был скрипачом и известным портретистом), он не пошел в лицей и записался в школу Буль, прежде чем начать работать декоратором. Военная служба привела его в Северную Африку, там же он выучил арабский диалект, учить который продолжит по возвращении в Школе восточных языков, специализируясь на классическом арабском. Перед войной Маторе получил диплом, одновременно работая секретарем в Оркестре Ламурё. В 1938 году он отправился в Литву и познакомился там с Греймасом. В начале войны после прибытия советских войск несколько месяцев провел в тюрьме, продолжая расширять свои лингвистические компетенции. Потом он преподавал в вильнюсском университете, но гестапо заподозрило в нем подрывной элемент, и его арестовали. После освобождения он вернулся в Париж и там написал две диссертации (основную и дополнительную), которые защитил в 1946 году: его научным руководителем был Шарль Брюно. Маторе пригласили на работу в Безансон, где он был деканом до 1952 года, а затем в Сорбонну, и постоянно звали читать лекции за границу. Хотя сегодня его несколько подзабыли, долгое время он был заметной фигурой в области лингвистики и даже философии – его эссе «Человеческое пространство» стало образцом для философских классов в лицеях; он опубликовал множество книг: о Прусте, о словарях, несколько критических изданий, среди которых полное собрание сочинений Мольера. Маторе – живое доказательство того, что можно сделать престижную университетскую карьеру, не следуя по каноническому пути, и парадоксальным образом замкнутый в себе университет тех лет с большей вероятностью мог предложить такую возможность, чем сегодняшняя система.

Барт надеется, что Маторе поможет ему с постом ассистента в своей лаборатории структурной лексикологии, где нужно будет обрабатывать множество изданий, чтобы вручную составить огромную базу данных, стараясь не отделять структурализм ни от значения, ни от истории. Это полемическая программа, противостоящая некоторым абстрактным и даже механистическим тенденциям в структуралистской лингвистике, которую Маторе излагает в предисловии к «Методу в лексикологии»[395]. Барт рассчитывал получить ответ в июне 1951 года, но и в октябре новостей так и нет. К счастью, новость о стипендии на этот проект наконец пришла в ноябре («лучшее, на что я мог надеяться последние два года»[396]); у него освобождается время, и он может рассчитывать, что