кончаются готовые ответы, и дальше надо не спрашивать, а лишь ждать, пока чудесное само себя явит.

* * *

В Новгороде Воята привык, что в церкви в день Николы Зимнего, после чтения из Евангелия от Луки, иерей восхваляет кротость, доброту, смирение, коими отличался святитель Мир Ликийских, его милосердие и готовность всякому помочь, за что его так и любят христиане. Но отец Касьян его удивил. После чтения из Нагорной проповеди стал призывать идти путём святого Николы, беречь веру в чистоте и не поддаваться искусам болванного поклонения.

– Отвергнет Бог тех, кто трапезы делает рожаницам, кто хлебы носит бесам, кто нарекает богами солнце, и луну, и звёзды, и ветры, и громы, и молнии, зверей и гадов! – внушал он с амвона, возвышаясь над притихшей толпой прихожан и сам напоминая Вояте образ Ильи на небесной колеснице.

Сходство особенно усиливал рост отца Касьяна, его чёрные волосы, орлиный нос, густые брови и пламенный блеск глаз. В обычные дни замкнутый и молчаливый, сейчас он разгорячился и рвался в бой. Слушая его, Воята невольно вспомнил рассказ Миколки, как отец Касьян, начавший жизнь в поганстве, сгубил собственного родного брата. Его с тех пор брали сомнения – стоит ли верить, мало ли что люди наболтают! – а нынешняя горячность священника и опровергала, и подтверждала те наветы.

– Уготовано им такое место, где нет света, а только тьма, и скорбь, и тоска! Будут они в реку огненную ввергнуты и непрестанно вопить станут, муку свою принимая. И если спросит Богородица Пресвятая: «Кто это такие?», и ответит ей Архистратиг: «Это те, кто не веровал в Отца, кто бесов в богов превратил, кто почитал Утрия, Трояна, Хорса, Велеса и Мокошь». А они ведь, те, кого поганые богами нарицают, – чин Сатаны, с ним вместе с неба сверженный. И есть ведь ещё такие невежды, кто сих злых богов почитает, кто мраком окружён. Кто, как ночь настанет, идут к озеру Поганскому с дарами, хлебы пускают по воде в жертву бесам и змею огненному, поганому Смоку. Кто творит сие, того ждёт река, огнём пылающая. А начало ей – под озером Поганским. Там лежит змий ядовитый, в пасти его пламень пылает и жжёт, а слуги его – бесы обликом чёрны, и крылаты, и хвостаты. Нет прощения от Бога тому, кто жертвы носит бесам, и святой Никола не отмолит такой грех…

Слушая, Воята с трудом сохранял неподвижное лицо, но в душе и в мыслях у него всё кипело. Полный разброд. Идучи в церковь, он подумывал рассказать отцу Касьяну о своей находке и отдать наконец ему Псалтирь, что давно надлежало сделать, – тем более что она ничего нового ему преподнести больше не могла. Но теперь передумал даже заикаться о ней. Речь отца Касьяна была в решительном противоречии с Панфириевым писанием. Панфирию сам глас небесный возвестил, что его молитва за Великославль услышана и город возродится во всей славе – а отец Касьян твердит про бесов крылатых и грозит адской карой тем, кто носит им дары… Чин Сатаны! Если было бы так, и Панфирий не отмолил бы бесовский город. Кому верить – древнему старцу или нынешнему священнику? Сын священника, Воята привык верить священнику, особенно тому, кому сам служил. Но можно ли не верить Панфирию, почитаемому волостью как святой, если он, Воята, своими глазами читал писание собственной руки старца?

Но не просто же так отец Касьян ярится? Значит, подношение даров и в самом деле случается? Как ночь настанет… хлебы пускают по воде в жертву? Воята украдкой оглядывал прихожан, но жители погоста и гости из ближних деревень – Райцов, Видомли, Лепешек – слушали спокойно, без волнения и смущения, как будто речь вовсе не о них. Но кто же тогда пускает хлебы по водам?

Одно Воята точно знал: не следует показывать отцу Касьяну Псалтирь, если только тот сам не спросит. А если спросит, если найдёт ту запись? Поверит ли древнему старцу?

Но может, он, Воята, всё неправильно понял? И вовсе не о Великославле Панфирий писал, может, видел он духовными очами горний град, а вовсе не тот, что в Дивном озере утонул? Но в Псалтири ясно сказано: из вод глубоких будет извержен. Значит, город тот самый. Но ещё сказано, «велий и светлый», а отец Касьян говорит, что под озером – бездна и змий ядовитый… Кому верить? Если бы знать… И расспрашивать Воята опасался – что будет, если тайна Псалтири выплывет наружу?

Наполненный своей тайной, а также после вчерашнего не имеющий желания показываться людям на глаза со своей разбитой скулой, Воята вечером остался дома. В Сумежье продолжалось гулянье: родичи из ближних деревень, вчера воздав честь святым у себя дома, сегодня прибыли пировать в погост, и отовсюду снова неслись в вечерней тьме звуки рожков, пение, весёлый говор. К бабе Параскеве снова набилась молодёжь: пели песни, доделывали свои кожурины и личины. Вояту уговаривали поиграть, но он отказался, сославшись на разбитые в драке пальцы, и за свои гусли взялась Юлитка, запела что-то девичье, про венки и бережки.

Под шумок к Вояте подсел Сбыня.

– Слышь, чего скажу.

– Чего? – покосился на него Воята.

У Сбыни вид был несколько смущённый, а Воята не хотел новых разговоров о вчерашнем. Он убедился, как прочно засел в его сердце «задорный бес», и давал себе клятвы больше не поддаваться ни за что.

– Я в рассуждении бесов…

– Чего? – почти с негодованием отозвался Воята.

– Ну, помнишь, я говорил, что в нынешнюю ночь… будут бесов озёрных угощать. Хочешь, отведу тебя к деду… Если уговоришь его, чтобы с собой взял, сам всё увидишь.

– Твой дед ходит бесов угощать?

Сбыня был одним из многочисленных внуков старика Овсея; от того, рассудительного и богобоязненного, не пропускавшего почти ни одной службы, разве что по большому нездоровью, Воята такого не ждал. Думал, может, волхвы какие-нибудь лесные, что по се поры пням молятся… Но чтобы Овсей!

– Пойдём со мной… поймёшь кое-что, – шептал Сбыня. – Только смотри – отцу Касьяну ни слова. Слышал, что он в церкви говорит про озеро? Он всякий год такое говорит. И на Никольщину, и на Иванов день.

– Куда идти-то? – в сомнении ответил Воята, однако, уже поднимаясь на ноги.

Меньше всего хотелось оказаться быть замешанным в поклонение бесам – ему-то, церковному человеку, попов-скому сыну, это никак не пристало! Но ещё сильнее, пожалуй, хотелось разобраться, что же там в этом озере. Ведь Воята с нынешнего дня знал нечто важное, чего, похоже,