к Савве повели, – рассказывал Сбыня, с осторожностью косясь на Вояту. – А у Домачки рёбра… У Гордятки Малого голова зашиблена…

– Дурни вы! – не мог удержаться от попреков Воята. – Чего было лезть ко мне? Я ж не хотел! Я ж как мог упирался!

– Это всё Дёмка! И Домачка! Они баяли, мол, попович наш только Божьим словом и горазд, а как до истинного дела дойдёт…

– Я и говорю – дурни! – глухо ответил Воята: баба Параскева как раз подошла и приложила к его лицу намоченную пахучим отваром тряпочку. – Кулаками махать – много ума не надо. А вам и поделом. Я из-за вас обет нарушил. Ввели меня в грех…

– Да уж ты отмолишь! – сказала Юлитка, даже отчасти недовольная тем, что Воята не гордится своим подвигом. – У тебя вон и книга Панфириева есть.

Воята только вздохнул: что они понимают!

Девки и парни собрались к бабе Параскеве не просто так – готовили себе личины для Николиных вечеров и уже довольно близких Святок. Прервав своё занятие на время драки, они понемногу вновь принимались за него: сшивали козьи шкуры и овчины, мастерили из кожи или бересты личины, рисовали на них огромные круглые глаза и зубы, приделывали сверху рога. Воята в Новгороде и сам не раз участвовал в таких игрищах и с ватагой парней с гуслями в руках обходил дворы своего конца, но теперь косился на шкуры и личины с отвращением.

– Эх вы, бесы… наряженные! – сердито бросил он и отвернулся.

– Да мы-то что! – сказал Сбыня. – Позабавиться только. А вот на третью ночь настоящие бесы из озера полезут – вот тут другое будет дело…

– Да враки всё небось. – Воята не был настроен верить ещё в каких-то бесов. – Я уж видел…

– Ничего ты не видел! – горячо возразил Сбыня. – Истинный крест – на третью ночь Никольскую из озера бесы выходят, а им угощение носят, чтобы к жилью не лезли. У стариков спроси – они ходят бесов угощать.

Пока он говорил, Радоча пихал его локтем, призывая замолчать.

– Да захлопни ты варежку! – воскликнул он наконец, видя, что толчки не имеют действия.

Обеспокоенный вид Радочи навёл Вояту на мысль, что, может, в этой болтовне и есть немного правды.

– Да он свой парень! – возразил Сбыня, отталкивая руки Радочи. – Не выдаст!

– Кому – не выдам? – Воята посмотрел на того и другого по очереди.

Радоча промолчал, а Сбыня ответил потише:

– Да отцу Касьяну. Он гневается больно, что бесов кормят… запрещает. Грозит к причастию не допустить и прочее… Ты смотри… не выдавай нас. Это я только тебе… потому как ты парень надёжный.

Как наставил синяков – так стал надёжный…

– А может, это всё и болтовня! – среди общей тишины подала неуверенный голос Янка, пытаясь придать ему насмешливое выражение. – Детей малых пугают бесами, а иные вон до сих пор верят!

Среди притихшей молодёжи кое-кто фыркнул и засмеялся.

– Да чего я, вон, дед Овсей… – горячо начал Сбыня, но Радоча ещё раз его пихнул локтем, и он наконец замолчал.

Воята оглядел сидевших в избе: при свете лучин и свечей на лицах отражалось смущение, опасение, сомнение, любопытство… Похоже, они сами не знали, где правда, а где слухи. Иные смотрели на Вояту выжидательно, как будто он, попович, победитель упырей, должен был точно сказать им, есть бесы в озере или нет.

– Да ну вас с вашими бесами! – Воята отнял от ссадины на скуле влажную тряпочку, пропитанную отваром трав, и посмотрел на смазанное пятно крови. – Богу надо молиться, а не болтать всякие враки вредоумные…

– Это верно! – вздохнула баба Параскева и взяла у него тряпочку, чтобы снова смочить её в горшочке с отваром. – Вот расскажу вам повесть одну…

– Страшную? – с надеждой спросила Хритания.

– Ох, страшную! – подтвердила баба Параскева. – Смотрите, не описайтесь.

Девки захихикали, а баба Параскева сложила руки и начала рассказывать: как один бедняк, одалживая деньги у богатого соседа, призвал в свидетели икону святого Николы, а когда денег отдать не смог, богач стал требовать их с Николы, угрожая выколоть иконе глаза. Некий мальчик, сын бедной вдовы, видя кровь на иконе, уговорил мать выкупить икону у злодея.

– Поставила вдова ту боженечку у себя в избе в красный угол и стала всякий день перед нею молиться. И вот приходит к ним как-то седенький старичок, сперва ночевать попросился, а потом и жить остался. И как он у вдовы поселился, всё у них в хозяйстве пошло хорошо: и скотина водилась, и всякое дело спорилось. У мужа той вдовы были два брата-купца, и вот решили они за море за дорогим товаром поехать. Старичок и говорит мальчику, сыну вдовы: просись-ка с ними. Мальчик говорит: какой же из меня купец, у меня и денег нет на товар, и лодочка у нас такая, что с неё только карасей удить, а не за море ходить. А старичок ему: делай, что говорю, и ничего не бойся. Согласился мальчик, взяли они со старичком лодочку и поплыли. На море буря гудит, большие корабли тонут, а лодочка знай себе сама идёт-играет, будто чарочка по скатерти…

Даже Воята заслушался и понемногу стал успокаиваться; понимая, что этот старичок – сам святой Никола, он не боялся за судьбу мальчика. А чудеса только начинались: когда пришла пора иноземному царю подносить подарки, старичок дал мальчику камушек в платочке, а когда царь платочек развернул – камушек так и засиял, будто звезда.

– Вот угостил их царь и говорит: вы люди торговые, везде бываете, многое вам ведомо. Не подскажете ли средства моему горю помочь, дочь мою единственную от заклятья избавить? Кто сумеет её из монастыря освободить, тому дам товару дорогого, сколько он пожелает. Возвратился мальчик на своё судно и всё старичку рассказал. А старичок ему: пойди, говорит, выручи царевну. Вот тебе три палочки. Как придёшь в монастырь, обведи вокруг себя три круга этими палочками, а сам сиди в середине и Евангелие читай. Ничего не бойся – никакая злыдня через эти черты не перейдёт…

Когда речь зашла о царевне, Воята так увлёкся, что почти забыл о своих бедах; вспомнилась девка из призрачной избы. Сейчас ему уже казалось, что не он попал в ту избу, а тоже какой-то «мальчик» из бабкиного сказа, но девку он умственным взором видел так же ясно, как Янку и Юлитку. Почему-то его тянуло к ней, как ни к одной из сумежских девок; при мысли о ней просыпались и тревога, и непонятная радость. Он жадно вслушивался в неспешный рассказ