это свелось к принятию в мае месяце Указа Президента СССР о порядке введения чрезвычайного положения в отдельных отраслях народного хозяйства и регионах страны. Дело до введения чрезвычайного положения не дошло. Так что еще раз хочу сказать, что для меня этот разговор неожиданностью не был, тем более что ситуация действительно была сложной – мы, по существу, уже стояли перед крахом экономики.

Все воскресенье я провел на работе, каких-либо звонков (Л. 13) сигналов не поступило. Около двадцати трех, двадцати четырех часов позвонил Шенин и сказал о том, что они вернулись из Крыма, что разговор был очень тяжелым, что Горбачев считал несвоевременным введение чрезвычайного положения, потом согласился, но сказал, что это надо делать через сессию Верховного Совета или даже съезд. Но поскольку приехавшие товарищи убеждали его, что откладывать введение чрезвычайного положения нельзя, он сказал – цитирую дословно, как мне передал Шенин: «Черт с вами, действуйте».

Утром, в понедельник 19 августа, когда я ознакомился с обращением к народу, с новыми постановлениями, то у меня вызвал беспокойство тот факт, что в одном из первых распоряжений ГКЧП отменялось действие всех неконституционных форм правления. В Москве к тому времени была введена экспериментальная форма правления, не являвшаяся конституционной, поскольку по Конституции СССР и по Конституции РСФСР ни мэры, ни префекты, ни правительства городов не были предусмотрены. Поэтому первая мысль была такая: если будет реализовано постановление Чрезвычайного комитета, то Москва останется без исполнительной власти, тем более что мэра города Попова в это время в городе не было. Поэтому в восемь утра я позвонил Лужкову – вице-мэру и попросил приехать ко мне. Он сказал, что приехать не может в связи с тем, что едет сейчас к Ельцину. Я предположил, что это, наверное, бесполезно, поскольку в городе (как рассказали приехавшие в горком товарищи) введены войска. Но Лужков ответил, что он все равно постарается доехать до Ельцина, после этого я (Л. 14) попросил его приехать после Ельцина. Лужков задал мне вопрос: «На каком основании вы меня приглашаете?», я ответил: «Вы коммунист, я коммунист, нам надо посоветоваться о ситуации в городе». Мое предложение принято не было.

Продолжая беспокоиться о том, что город останется без власти или будет создан какой-либо другой городской чрезвычайный комитет или назначен наместник, что привело бы к двоевластию в городе, я попросил приехать Никольского – члена правительства города, которого давно знал, и Белова – исполняющего обязанности председателя Московского Совета. Им был предложен следующий вариант: президиум Московского Совета является органом конституционным, и он мог бы возложить ответственность как исполнительный орган на правительство Москвы. Таким образом, не нужно было бы вводить какую-либо иную структуру правления. Кроме этого, я предложил восстановить деятельность исполнительных комитетов районных Советов, которая временно была приостановлена. Это предложение основывалось на том, что префектуры еще не были образованы, а город в такой сложнейшей ситуации должен быть управляемым. Мне был задан вопрос: «А что будет, если Лужков не согласится?», я ответил, что тогда надо решить, кто из членов правительства возьмет на себя такую ответственность.

Товарищи уехали в Московский Совет, я ушел на заседание Секретариата ЦК, которое было назначено на десять часов утра, после возвращения с Секретариата ЦК мне передали, что звонил Никольский (может быть, Белов – точно не помню) и сказал, что Лужков это предложение не поддержал. Больше я к этому вопросу (Л. 15) не возвращался, хотя надо сказать, что частично мое предложение было реализовано, поскольку была восстановлена деятельность ряда районных исполнительных комитетов и телефонограммы из Моссовета шли в их адрес.

В тот день на Секретариате Центрального Комитета КПСС присутствовали практически все члены Секретариата за исключением Лучинского и Семеновой – они находились в отпуске. Вел Секретариат Шенин, поскольку Ивашко, исполнявший обязанности Генерального секретаря ЦК КПСС на время его отпуска, находился в это время в больнице. Обсуждался только один вопрос – созыв пленума Центрального Комитета партии. Было два предложения: первое – провести пленум на следующий день, во вторник 20 августа, второе – провести в среду утром 21 августа. Мотивировка второго предложения заключалась в том, что людям потребуется время для того, чтобы собраться. Я выступал за первое предложение и, кроме того, предложил порядок его проведения: в 15 часов собрать Политбюро, в 16 часов секретарей областных комитетов партии и в 17 часов провести пленум. Хотя окончательного решения на Секретариате принято не было, но, в принципе, я понял, что большинство было за то, чтобы провести пленум во вторник. Вернувшись в городской комитет партии, я собрал секретарей районных комитетов партии, аппарат горкома, рассказал о состоявшемся совещании в связи с объявлением чрезвычайного положения, о том, что завтра будет пленум, и будут выработаны рекомендации по этому поводу, и обратился с призывом поддерживать только конституционные действия и, самое главное, не допустить (Л. 16) в городе забастовок, митингов, манифестаций, что в условиях чрезвычайного положения и наличия большого количества войск могло парализовать жизнь девятимиллионного города, вызвать самые негативные последствия, привести к крупным столкновениям. (Л. 17) Где-то в середине дня в горком партии стали поступать сведения о том, что на предприятия пошли телеграммы из Московского Совета, призывающие приостанавливать деятельность, объявлять забастовки, что часть депутатов и некоторые жители города собираются у ворот предприятий и агитируют за остановку производства, приглашают на митинг на Манежную площадь.

Меня это крайне встревожило, и я попытался связаться с Лужковым. Мне было заявлено, что его нет на месте, и поэтому соединиться с ним мне не удалось. Тогда я попытался связаться с Янаевым. У Янаева шло совещание, но через некоторое время все-таки удалось с ним связаться, я высказал свои опасения, и он предложил мне приехать, поскольку в этот момент у него обсуждался данный вопрос. Приехав к Янаеву, я застал там весь состав Чрезвычайного комитета, за исключением премьер-министра Павлова.

При мне обсуждались следующие вопросы. Было предложено министру иностранных дел Бессмертных собрать послов с тем, чтобы объяснить им ситуацию и причины введения чрезвычайного положения. Александр Александрович от этого отказался, объяснив это тем, что необходимые телеграммы он послал, где заверил соответствующие правительства зарубежных стран, что внешняя политика Советского Союза не меняется, а собирать послов нет ни такой возможности, ни такой необходимости. Вторым вопросом был (Л. 18) вопрос о сессии Верховного Совета СССР. Тогда же шел разговор о том, что сессия Верховного Совета СССР будет созвана 26 августа. Кроме этого, все единодушно пришли к мнению, что раз до этого времени собирается российский парламент, то необходимо,