до Ксигоры. Михали все показал Рее накануне вечером, а нож на поясе служил напоминанием о том, чего от нее ожидают. Почти того же, что сделал Васа, когда принял пост стратагиози.

– Пора? – прошептала Реа и покосилась на Михали, который кивнул.

Она повернулась к толпе, состоящей примерно из пятидесяти человек, сгрудившихся на дне русла высохшей реки. Людей было одновременно слишком много и недостаточно. Реа всматривалась в лица, ожидая увидеть кого-то знакомого, того, который узнает в ней Тиспиру.

Но они взирали на девушку с благоговением. Некоторые сложили ладони вместе и склонили головы.

– Друзья мои, – начал Михали, и его голос эхом разнесся по ущелью. – Вы преданы нашему делу. Вы многим пожертвовали. Знайте: оно того стоило, – он оглянулся и поманил Рею.

На секунду ей вспомнилась Стратафома: как она спускалась по лестнице в образе Тиспиры, а Лексос ждал ее внизу. Она оделась в иную личину, и та полностью обволокла ее сущность. Так будет и сейчас.

– Вам заявили, что все святые убиты, – продолжал Михали, твердо и вдохновленно, как настоящий лидер. – Вам говорили, что Айя Ксига лишила себя жизни, не желая пасть жертвой клинка стратагиози. Однако это ложь. От вас скрывали правду о том, что Айя Ксига жива.

Дети зашептались, но взрослые шикнули на них, и те умолкли.

– Да, жива, – прибавил Михали. – И я привел ее сюда, чтобы благословить наше правое дело, наших соратников.

«Пора, – поняла Реа. – Подумай о маме. Веди себя, как она».

– Кересмата, – поздоровалась Реа, поднимая руку.

Толпа уставилась на нее. Изможденные лица, впалые щеки. Девушка сглотнула ком в горле и закрыла глаза под ослепительным светом солнца, отраженным от снега.

Здесь собрались страждущие, уязвимые перед смертью люди – и от них Реа пыталась защитить семью? От последствий того, что натворил Васа. Того, в чем дети Аргиросов ему помогали.

Какой страшный обман. Она скрывается под маской матери и притворяется, будто испытывает тот же праведный гнев, что эти несчастные.

Может, она и впрямь разделяет их горечь? Разве ей не хотелось большего от Васы? Разве он не предавал старшую дочь снова и снова? Не использовал для собственной выгоды, не заботясь о Рее? Она страдала из-за Васы, пусть и не столь сильно, как собравшиеся здесь люди.

Реа похолодела. О чем она думает? Размышляет о семье и о грядущем хаосе. Она сделала выбор, и ради чего? Чтобы Васа в очередной раз в ней разочаровался?

Михали кашлянул, возвращая девушку в реальность.

– Айя Ксига?

– Да, – коротко ответила Реа, сняла кинжал с пояса и вновь подняла руку. Лезвие сверкнуло в залитом солнцем воздухе.

В толпе ахнули, но девушка не отвела взгляд от ножа. Она не могла выдержать ни благоговения, ни недоверия толпы.

Реа сосредоточилась на ритуале. Она не обязана придерживаться определенных правил. Левая ладонь, правая – не важно.

Однако на левой руке была метка, оставленная отцом. А на правой – шрам, что связывал Тиспиру с Михали.

Нет, все-таки выбор имеет значение.

Реа стиснула рукоять в правой кисти, собираясь с духом. Она буквально чувствовала на себя взгляд Лексоса. Что они натворили, они оба? «Я все исправлю», – мысленно пообещала Реа и полоснула ножом по левой ладони, рассекая черную метку стратагиози надвое. Она уже решилась. Пусть и не знает точно, на какое будущее надеется.

Реа стиснула кулак, кровь стекла по пальцам на снег, пропитывая его подобно алым чернилам. Люди встали друг за другом, и первой к девушке приблизилась пожилая женщина с потертым вдовьим платком на седых волосах.

– Эфкала, Айя Ксига, – прошептала она, опустившись на колени и склонив голову.

Реа наблюдала за ней, стараясь не думать о боли. Верующая взяла горсть окровавленного снега, поднесла ко лбу, а затем положила себе на язык. Он таял, алая жидкость стекала в горло, которую женщина молча сглатывала.

Затем она медленно поднялась и отошла. Другие ждали своей очереди: родители и дети, чужаки – плечом к плечу, старые и юные, все худые и бледные. Реа сильнее сжала кулак, и на снег упало еще несколько багровых капель. Ради чего они встают на колени, благодарят ее – за что? Она пошла на риск не ради них, а ради человека, который принес им столько горя. Она поступает так лишь для того, чтобы сохранить жизнь их врагу.

«Нет, так нельзя, – подумала Реа. – Это неправильно». Боль достигла предплечья, и личина Айи Ксиги соскользнула. Девушка покачнулась, перед глазами поплыло. Михали подхватил ее за локоть и придержал, чтобы она не упала.

– Эфкала, – эхом отзывалась Реа на краткие фразы верующих. Она с трудом говорила на святом тизакском, с неправильным акцентом.

У Михали речь текла свободнее, более гладко. Он обещал, что девушке станет проще, да и вообще она непременно научится языку. Очередь почти иссякла, но слова из ее уст до сих пор звучали неуклюже. Может, у Реи никогда не получится освоить древний тизакский. Все-таки за сотню лет она не изменилась. В отличие от этих людей. От Михали.

Жизни длиною в удар сердца – однако каждому из них есть к чему стремиться.

Наконец перед ней остался лишь снег в крови и солнце. Реа сделала глубокий вдох. Когда все закончится, ей больше не придется подражать матери. Как мама справлялась? Она искренне считала себя достойной почитания? Разве такое возможно?

– Если позволишь, – сказал кто-то рядом, и девушка растерянно моргнула. Михали тоже встал на колени. Вид у него был взволнованный, и он нервно сглотнул. – Могу ли я получить твое благословение?

Реа и не знала, почему поступила подобным образом. Возможно, на нее повлияла зимняя дымка, взгляд Михали или влажный блеск его раскрытого рта.

Реа разжала кулак, посмотрела на сгусток крови в ране и протянула ладонь к Михали, вместо того чтобы выжать последние капли на снег.

– Айя Ксига, – прошептал он. Глаза юноши ярко мерцали.

Реа ничего не ответила и выжидательно смотрела на Михали.

Он взял ее руку, и от ледяных пальцев Михали по коже Реи пробежал холодок. Юноша провел большим пальцем по ладони девушки, собирая свежую кровь. Реа чувствовала его взгляд, но едва стояла на ногах, и воздух обжигал легкие. Она зажмурилась.

– Прошу, взгляни на меня, – попросил Михали.

Толпа держалась неподалеку. Реа открыла глаза, лица людей будто превратились в осколки в зимнем свете. Михали сжимал ее ладонь обеими руками, ветер трепал его темные волосы. Он поднес палец ко лбу и оставил в центре красную метку.

– Эфкала, – сказал Михали.

– Эфкала, – ответила Реа еле слышно. Взгляд девушки был прикован к припорошенным снегом