да все без толку. Только расстройство одно. Тяжелое бремя тащишь.

— Бремя? На земле?

— У-у-у. Еще какое один сон чего стоит!

— Что сниться?

— А снится-то, в основном, что штурвал без пилота с бортом — полная загрузка, улетел. А я, командир корабля, остался на земле. Вижу как включает форсаж, разгоняется, задирает нос, плавно отрывается от земли, начинает набор высоты. А пассажиры, там в небе в самолете, а в кабине никого нет. Как же так? На какой курс ляжет, как посадку совершать будет? Ужасные ощущения. И тут же просыпаешься в холодном поту, с облегчением вздыхаешь, оттого, что это только сон.

— Часто сниться?

— Каждый день. И так будет сниться до могилы.

Как же наши мужики любят свою работу, если работа является призванием. Больше женщины. Больше материальных благ.

Я помолчал осмысливая услышанное. А что будет, если спишут меня? Что будет, если я упущу найденные месторождения?

Что будет сниться каждый день? Решетка радиатора немецкого гелентвагена, летящего в мою пассажирскую дверь?

Бррр. Не хотелось бы.

— Володь, ты женат? Дети?

— Уже внуки! — он улыбался от произведенного эффекта.

— Так тебе под сорок? Или около того.

— Да сорок через пару лет. Я в восемнадцать женился. Дочка старшая тоже. Двойня у нее, мировые пацаны. Вот вернусь, младшую замуж выдавать буду. Приезжай в Копейск на свадьбу. Мы тебе там хорошую невесту подберем. Мы же уже почти, как родные стали.

— Невеста не нужна — уже есть. Правда она еще не знает об этом. А за приглашение спасибо, на свадьбу не обещаю. Кто ж меня сейчас отпустит. Но с оказией при случае обязательно заеду в Копейск.

Подумалось об Алене. Мысли о ней придали сил. Как я за время похода

— Приезжай в любое время.

Я крепко задумался об этих ребятах. Было тонкое, почти неуловимое ощущение, говорившее о том, что они все, чем-то очень сильно отличались от нас будущих.

Точно! Они все женаты. У них у всех дети и даже внуки. Они фанаты своего дела. Они дружелюбны и уверены в своем завтрашнем дне.

— Николай Прокофьевич, а у вас дети или внуки есть? — обратился я к Гунько во время небольшого привала у красивой сопки рыжего цвета.

— А то как же! И дети, и внуки.

Было видно, что он думает и рассказывает о них с теплом. Вообще он сильно переменился после «пещеры».

Ты не особо обольщайся, Бурцев. Не забывай, что у пещеры совсем недавно похоронили беглых зеков, которых кто-то придушил.

Не всё здесь, в семьдесят седьмом, так уютно устроено, как может показаться Люди, как и везде, разные.

Подумалось об Алене. Мысли о ней придали сил. За время поискового похода я успел соскучится.

— Ну а эти места, Илья, ты узнаешь? Может ходили вы здесь? Смотри — ручей. Я бы тут попробовал бы

Группа переходила на другую сторону ручья с чистым белым песком на дне.

Я заметил движение, опустил голову и увидел, как блеснуло серебристое в точечку брюшко щуки. Рыба всплеснула плавниками над поверхностью взлетели прозрачные, как роса, просвеченные солнцем крупные брызги.

— Видал? — восторженно спросил меня Володя.

— Угум.

— Да ее тут можно «голыми руками» ловить.

Андрюха повернулся на наш разговор:

— Щуку не очень-то и голыми руками поймаешь, но сачком пробовать можно. Места — мечта рыбака, конечно.

Еще одна щучка помельче, словно дразнясь, шлепнула хвостом по воде и от шлепка по поверхности пошла рябь

— Как в аквариуме, — добавл Степа, наклонившийся и омывший ладони в ручье.

— Илья, так что? Не помнишь?

Интересный вопрос. Это место я не помнил, но теперь восстановив память Михаила Семибратова, я кое-что знал об этом районе. Но делиться информацией с Гунько не спешил.

Нет золота тут, у безымянного ручья, нет. Я помню, как провел целую вечность. Точнее оно тут есть, но мизер. Не в промышленных объемах.

А вот примерно в тридцати километрах к северу от этого места Трегубов, тот самый которого кинули в «прошлой» жизни, нашел россыпь, которая должна была сделать его богатым.

Даже сказочно богатым. И главного он не нашел. Его ошибка была в том, что он нарушал плотность отбора. По стандарту, надо было брать пробы с разбежкой в один-два километра, а он стараясь покрыть большую площадь за меньшее время брал расстояния по водотокам в десять-пятнадцать километров.

Он нашел очень богатый золотоносный пласт, с выходом жилы на поверхность, но пропустил другие ещё более насыщенные золотом районы.

Специфика геологоразведки состоит в том, что геолог отбирает пробы на участке и никогда заранее не может назвать результат — может быть, он появится сразу с началом работ.

А может в последний день, в самом последнем шлихе, когда промывают уже просто формально, чтобы «домыть» участок.

Шлих — наверно самый древний и трудоемкий метод поиска минералов и драгметаллов. Это когда берут фиксированное по объему или массе количество рыхлой горной породы, а потом промывают его в проточной воде, получая концентрат тяжелых минералов. Вот этот концентрат и называют шлихом.

В лоток отправляют как глину, так и песок и условный гравий. Поверхность породы, в руслах рек, ручьев, геологических террас обогащенная золотом или другими искомыми минералами называется «плотиком».

Тогда в прошлой жизни,в геологической партии с Трегубовым мы работали вчетвером.

Трегубов начальником, я техником-геологом и два промывальщика.

Я этих шлихов перетаскал-пересмотрел — видимо-невидимо.

За сорок с гаком лет ничего в технике и методике не изменилось, разница лишь в том, что в семидесятых геолого мог лотки из любого подручного материала сварганить, в грядущих, так я буду называть то время откуда попал в семидесятые, чтобы не путаться.

Еще, уже давно прошли времена, когда геологи были первопроходцами, они ступали на неизведанную землю.

В грядущем